Остроумие мира - [114]

* * *

Когда принц прусский гостил в Петербурге, шли беспрерывные дожди. Император Александр изъявил по этому поводу свое сожаление.

— По крайней мере, принц не скажет, что ваше величество его сухо приняли, — заметил Нарышкин.

* * *

При закладке военного корабля, происходившей в присутствии государя, находился Нарышкин и был, против обыкновения, мрачен.

— Отчего ты такой скучный? — спросил его император.

— Да чему же веселиться-то, ваше величество? — со вздохом ответил остряк. — Вы закладываете в первый раз, а я каждый день — то в банке, то в ломбарде.

* * *

Однажды государь, присутствуя на балу у Нарышкина, спросил его:

— Что стоит тебе сегодняшний бал?

— Безделицу, ваше величество, пятьдесят только рублей.

— Как так? — изумился Александр Павлович.

— Да-с, только пятьдесят рублей на вексельную бумагу.

* * *

Был бал во дворце. Нарышкин приехал позже других. Встретив его, император осведомился:

— Почему ты так поздно приехал?

— Без вины виноват, ваше величество, — ответил Нарышкин, — камердинер не понял моих слов: я приказал ему заложить карету; выхожу — кареты нет. Приказываю подавать — он подает пук ассигнаций. Пришлось ехать на извозчике.

* * *

Зная, что Нарышкин боится смерти, Александр Павлович сказал ему однажды:

— Я так тобой доволен сегодня, что если ты умрешь, то прикажу поставить тебе великолепный мавзолей!

— А сколько денег вы ассигнуете на этот предмет? — заинтересовался Нарышкин.

— А зачем тебе это знать?

— Я бы лучше попросил ваше величество приказать отсчитать эту сумму мне при жизни. Я повеселил бы вас и задал бы отличный праздник на моей даче.

* * *

Александр Львович Нарышкин одно время занимал должность директора театров.

Однажды во время балетного спектакля император Павел Петрович спросил его, отчего он не ставит балетов со множеством всадников, какие прежде давались часто.

— Невыгодно, ваше величество, — ответил Нарышкин.

— Почему?

— Предшественник мой мог ставить такие балеты, потому что, когда лошади делались негодными для сцены, он мог отправить их на свою кухню и… съесть.

До него директорствовал князь Юсупов, который, как известно, был по происхождению из татар.

* * *

Александр Львович не любил государственного канцлера графа Румянцева и часто шутил над ним.

Румянцев до конца жизни носил прическу с косичкой.

— Вот уж подлинно можно сказать, — острил Нарышкин, — что нашла коса на камень.

* * *

Один престарелый министр жаловался Нарышкину на каменную болезнь, от которой боялся умереть.

— Нечего бояться, — успокоил его остряк, — здесь деревянное строение на каменном фундаменте долго живет.

* * *

В 1811 году в Петербурге сгорел большой каменный театр. Пожар был так силен, что в несколько часов совершенно уничтожил это огромное здание. Нарышкин, находившийся на пожаре, сказал встревоженному государю:

— Нет ничего более: ни лож, ни райка, ни сцены — все один партер.

* * *

Получив вместе с прочими дворянами бронзовую медаль в память Отечественной войны 1812 года, Нарышкин воскликнул:

— Никогда не расстанусь я с этой наградой; она для меня бесценна— ее нельзя ни продать, ни заложить.

* * *

Какой-то надоедливый человек, к которому Нарышкин не чувствовал расположения, спросил его, намекая на его поношенную шляпу:

— Почему она у вас так скоро изнашивается?

— Вероятно, потому, — ответил Александр Львович, — что я сохраняю ее под рукой, а вы на болване.

* * *

Как-то раз на параде в Пажеском корпусе инспектор кадетов споткнулся и упал на барабан.

Присутствовавший при этом Нарышкин заметил:

— Впервые он прогремел на весь мир.

* * *

Во время заграничного путешествия Нарышкину предложили на берегу Рейна взойти на гору, чтобы полюбоваться на живописные окрестности.

— Покорнейше благодарю, — ответил он, — с горами я обращаюсь всегда как с дамами — пребываю у их ног.

* * *

В начале 1809 года во время пребывания в Петербурге прусского короля и королевы все знатнейшие государственные и придворные особы давали великолепные балы в честь знаменитых гостей.

О своем бале Нарышкин сказал:

— Я сделал, что должен был сделать, но я также должен за все, что сделал.

Даже умирая, Нарышкин острил. Едва переводя дыхание, он сказал:

— Первый раз я отдаю долг… природе!

* * *

На маневрах Павел I послал ординарца своего И. А. Рибопьера к главному начальнику Андрею Семеновичу Кологривову с приказаниями. Рибопьер, толком не расслышав и не поняв, отъехал, остановился в размышлении и не знал, что делать. Государь настигает его и спрашивает:

— Исполнил повеление? Что ты тут стоишь?

— Я убит с батареи по моей неосторожности, — отвечал Рибопьер.

— Ступай за фронт, вперед наука! — довершил император.

* * *

Лекарь Вилье, находившийся при великом князе Александре Павловиче, был по ошибке завезен ямщиком на ночлег в избу, где уже находился император Павел, собиравшийся лечь в постель. В дорожном платье входит Вилье и видит перед собою государя. Можно себе представить удивление Павла Петровича и страх, овладевший Вилье. Но все это случилось в добрый час. Император спрашивает его, каким образом он к нему попал. Тот извиняется и ссылается на ямщика, который сказал ему, что тут отведена ему квартира. Посылают за ямщиком. На вопрос императора ямщик отвечал, что Вилье сказал про себя, что он