Осторожно, в джунглях засада! - [6]
Достаточно наэлектризованные, вошли мы на территорию завода, где тени от гигантских цистерн падали на пальмовую рощу. Под взглядом управляющего рабочие съеживаются, отвечают односложно. Да, их обучали профессии больше года бесплатно, предварительно отобрав тех, кто успешно закончил школу. Да, фирма предоставляет комнаты за умеренную плату. Заработок? В порту грузчик за неделю не получит столько, сколько оператор здесь за день.
Под взглядом управляющего рабочие съеживаются…
Много ли таких выгодных мест? Нет, в Момбасе это — единственное. Каждый за него держится. Ведь повсюду безработица. Профсоюз им не нужен — они всем довольны. Чему их обучали? Нет, не только будущей профессии. Им рассказывали и о политике.
Управляющий поощрительно кивает.
— Что мы узнали, например, о Советском Союзе? Там нет свободы, даже детей отбирают у родителей, всех иностранцев арестовывают.
И вдруг протискивается к нам парень и спрашивает:
— Скажите, а верно, что в Москве бесплатно готовят инженеров в университете имени Лумумбы?
У англичанина отвисает челюсть. Имя Лумумбы тут явно крамола, а слово «Москва» — это уже бунт.
— Как попасть в Москву? — продолжает оператор. Нам, советским людям, приходится выступать в Африке перед большими аудиториями, на пресс-конференциях, перед микрофоном. Но не скрою — никогда я с таким удовольствием не рассказывал о нашей стране, как в тот день, в Момбасе, одному человеку, одному-единственному. Управляющий трижды сердито напоминал моему собеседнику, что у нас нет времени. А он все расспрашивал — о спутниках и Асуане, о советских технических училищах и техникумах.
Здесь, в Момбасе, могущественный концерн задумал поймать в засаду этих африканских парней. В инкубаторе с искусственным климатом должна была вылупиться элита, будущие штрейкбрехеры, опора монополий. Но и здесь неспокойно.
…Тропическая ночь окутала Момбасу. А на перекрестке все еще оживленно торгуют ее чудесные гавроши. Гигантские бабочки обжигаются о газолиновые коптилки уличных торговцев. Из старого порта доносится гудок работяги-катера.
Зловещей тенью легла на Южный Крест громада форта Йезус. Неумолчно бьет родник — Фонтан независимости.
Зловещая громада форта Йезус.
КТО КУПИЛ ЭКВАТОР?
Момбаса — это уже южное полушарие. Чтобы попасть оттуда на Белое Нагорье, надо, пересечь экватор. Когда рассказываешь об экваторе, обычно перебивают вопросомз «Как там переносится жара? Не случалось ли ударов?» Нет, ни солнечных, ни тепловых ударов не было. Вот простудиться на экваторе довелось — что было, то было. И не со мной первым случилось — в Восточной Африке на экваторе обычно ветрено, дождливо и холодно. Рядом на отрогах горы Кения — снег. А знаете, как переводится название кенийской столицы? Найроби — значит «холодная вода». Даже днем приходилось кутаться в свитера и плащи, а многие африканцы носят пальто, вот что значит нагорье. В гостинице на экваторе в каждом номере пышет жаром камин. У него отогреваешься от тропического холода.
Экватор… Сама природа соорудила на экваторе величественный монумент — гору Кению. Но туристы предпочитают фотографироваться у бетонных обелисков с надписью: «Экватор». И мало кто обращает внимание на стоящую рядом неприметную дощечку с фамилией «Эггит». От нее на много миль тянутся колья, перевязанные колючей проволокой. Она ограждает земельные владения мистера Эггита. Шесть раз я пересекал экватор и неизменно видел такие таблички, менялись только имена: Эггит, Коул, Макгрегор. Экватор был куплен, он принадлежал плантаторам.
И мало кто обращает внимание на неприметную дощечку с фамилией «Эггит»
Встретиться с Эггитом можно только в Лондоне, а его управляющий жил в Накуру. Здесь, у экватора, находились батраки Эггита — африканцы кикуйю и туркана. Шестьдесят шиллингов — семь рублей в месяц — вот весь их доход. Бамбуковые хижины, крытые банановыми листьями — их единственная собственность. Если не считать стайки голых ребятишек.
— То, что вы видите, — это прошлое Кении. Мы пересекаем сейчас свой экватор, отделяющий безземелье, забитую жизнь от будущей Кении, где африканец будет хозяином земли, скота, зеленых холмов, рек и равнин, — так сказал мне герой борьбы за освобождение Кении Кирори Мотоку. Я встретил его в деревеньке у самого экватора. У Кирори необычные для африканца пышные казацкие усы с проседью, брови вразлет, усталые, с желтым налетом глаза, белые бороздки на шоколадной шевелюре.
— Эти зеленые холмы Африки, этот плодородный, щедрый край мы называли Нанни, — говорит Мотоку. — Английские плантаторы переименовали Нанни в Белое Нагорье. А на Белом Нагорье нет места черным — африканцам. И британский лорд Деламер изгнал кикуйю с экватора. Сюда можно было вернуться только батраком.
— Когда мы поднялись в 1952 году на борьбу, когда мы ушли в леса с копьями и луками, знаете, что было нашим девизом? — спрашивает Кирори Мотоку. И отвечает: «Ухуру на нчи» — «Свобода и земля». А плантаторы вместо земли предложили нам свинец, колодки, виселицы.
Здесь у экватора, находились только батраки Эггита — африканцы кикуйю и туркана
Мотоку спокойно, как о чем-то обыденном, говорит мне, что английские каратели восемь раз ставили его на табурет, накинув петлю на шею. Требовали, чтобы он назвал боевых товарищей, «лесных мстителей». В лагере Муэро английский офицер в бессильной ярости прострелил Мотоку обе ноги — он хромает до сих пор. А потом его заковали в цепи длиной в семь дюймов и не снимали их семь лет.
