Осторожно — пума! - [6]
Но как были насыщены переживаниями эти секунды! За этот ничтожный в абсолютном исчислении отрезок времени в мозгу проносится ураган мыслей. В памяти возникает если и не вся жизнь, то во всяком случае значительная ее часть, связанная с событием, приведшим к роковой развязке.
Первое, что я ощутил, был тривиальный ужас. Именно он остановил меня на всем скаку и заставил врасти в землю. Механически пресеклась и застряла в лязгнувших зубах ария тореадора. Одновременно по спине пробежали полчища мерзких мурашек. Кожа как будто сжалась на всем теле, и было впечатление, что мурашки посыпались на траву. До боли отчетливо ощутилось, как сердце оторвалось, вроде бы упало в заднюю часть порванного левого ботинка.
В то время Как сердце уже подготовилось выскочить в щель отставшей подошвы, инстинктивно сложился план обороны. Еще не зная золотого правила, что нападение — лучший вид обороны, я собрался только защищаться. Ни за что не стал бы нападать первым. Черт с ней — пусть бы жила эта противная огромная, как теленок, кошка. План был прост и, насколько показал последующий анализ, единственно возможный: не бежать же от этого наглого хищника — все равно догонит. Из правой руки выпал геологический молоток и рука легла на рукоятку ножа. Левая рука судорожно сжала висевший на плече плащ — тоже тактическое и весьма существенное оружие. Решено дождаться прыжка зверя. Как только пума оказалась бы в зоне досягаемости рук, левая накидывает ей на голову плащ, ослепляя и сковывая ее действия, а правая наносит несколько ударов ножом в бок.
После полной моральной готовности отражать нападение мысль непрерывно помчалась дальше. Она стала работать в несколько другом плане. Пумы из Америки на другие континенты самостоятельно не переходят, следовательно, в Забайкалье, где зоосадов нет, они не водятся. И вообще Забайкалье не тропики! И тут я ясно увидел вместо пумы горелый пень.
Еще доля секунды — и все предметы заняли свои реальные места. Дерево сгорело давно. Оно было большим и суковатым. Обгоревший ствол свалился, неровно обломав остаток пня. Внутренность пня выгнила, вывалились корни сучков, образовав дыры-глаза. Внутри пня выросла трава и шевелилась от тихого утреннего ветерка. Трава поднималась над обугленной неровной поверхностью пня, напоминавшей настороженные уши, и имитировала подергивающееся ухо. Она же мелькала в отверстиях от сучков, создавая видимость живых свирепых глаз. При ближайшем рассмотрении оказалось, что отверстия были на разных уровнях и разных размеров и в противоположность «ушам» ничуть на глаза не походили. Вообще пень был до того большой, что вся пума, если ее затащить сюда, могла бы свернуться клубочком в его внутренней части, и, уж конечно, не имел никакого сходства с мордой зверя, кроме «ушей». Воображение дорисовало массу деталей: зубы, на которые здесь и намека не было, хвост — слегка качающиеся ветви.
Нет, я не тратил много времени на осмотр презренного пня. Сжатые челюсти разомкнулись, и насвистывание тореадора продолжалось именно с той ноты, на которой оборвалось, но с еще большей жизнерадостностью.
Маршрут благополучно закончился через три дня и две ночи. Мой костюм по возвращении в Никольское был в ужасном состоянии. Новая ковбойка разорвана в трех местах, брюки прожжены на боку, голые колени свободно смотрели на мир. Обе подошвы ботинок подвязаны шпагатом. Лицо и руки в ссадинах и царапинах. Впрочем, не в лучшем виде возвратились и другие географы.
Маршрут был успешен благодаря крепкому сердцу, но вообще-то зря нас отправляли по одному!
Была ли это пума!
К сожалению, в тридцатые годы многие исследователи работали в одиночку. Начальство смотрело на это сквозь пальцы, а в глубине души даже поощряло: зарплаты меньше и план выполняется быстрее.
При разбивке триагуляционной сети на юге Дальнего Востока и создании геодезического обоснования одним из методов измерений горизонтальных углов был гелиотропический. В солнечные дни гелиотропом с одного геодезического пункта на другой подавались сигналы в виде отраженных лучей солнца — солнечных зайчиков. Вышки — геодезические пункты — строились на вершинах сопок, и где-то поблизости жили дежурные гелиотрописты, дожидаясь солнечных дней.
Около месяца стояла пасмурная погода и хлестали дожди. Наконец долгожданное солнце прервало вынужденное безделье геодезистов. Засверкали зайчики, но с одного пункта сигналов нет. Нет в назначенное время, нет в дополнительное, нет день, нет второй. Что-то с гелиотропистом случилось, не может же он по три дня спать. Продуктами и спичками он месяца на три обеспечен, да ягоды, да карабин — можно в тайге прожить даже без продуктов, значит, с голоду он тоже не умер.
Собрали нескольких топографов, врача с прииска, местного охотника и пошли на пункт, откуда не поступало сигналов. Он был на хребте Эзоп, что разделял воды Бурей и Селемджи. Идти километров шестьдесят. Проходимость плохая: по долинам болота, в нижних частях горных склонов густая темнохвойная тайга, захламленная валежником и буреломами. В верхней предгольцовой части тайга оторочена непролазным поясом кедрового стланика с курумами
