Осточерчение - [8]

Мы нет, не увидимся; не потому, что не захотим или не сможем, а потому же, почему мы не купили себе грузовик «Киндер-сюрпризов», когда выросли, хотя в детстве себе клятвенно обещали: это глупо, этого не нужно больше, другой уровень восприятия, сознания, понимания целесообразности. Прошлого не будет больше, и будущего не будет, они устареют, выйдут из обращения, как ветхие купюры, на которые давно ничего не купишь; потому что измерений станет больше, и оптика понадобится другая, и весь аппарат восприятия человека покажется старыми «Жигулями» по сравнению с суперсовременным аэробусом. И все вот эти любови и смерти, разлуки и прощания, стихи и фильмы, обиды и измены – это всё будет большой железной коробкой из-под печенья, в которой лежит стопка вкладышей из жевательной резинки «Love Is», которые ты в детстве собирал с таким фанатичным упорством, так страшно рыдал, когда какой-нибудь рвался или выкрадывался подлым ребёнком маминых друзей; и ты после смерти не испытаешь ничего по отношению к этому, кроме умиления и печали: знать бы тебе тогда, какие это мелочи всё, не было бы ни единого повода так переживать. Там всё будет едино, и не будет никакой разницы, кто мама, кто я, кто мёртвый Котя, кто однокурсница, разбившаяся на машине восемь лет назад; личности не будет, и личной памяти не станет, и её совсем не будет жаль: всё повторяется, всё похоже, нет ничего такого уж сверхуникального в твоём опыте, за что можно было бы так трястись: эй, все любили, все страдали, все хоронили, все корчились от отчаяния; просто тебе повезло, и ты мог передать это так, что многие себя узнавали; ты крошечное прозрачное стрекозье крылышко, обрезок Божьего ногтя, пылинка в луче, волосок поверх кадра, таких тебя триллионы, и всё это – Бог; поэтому мы не увидимся, нет. Мы – как бы это? – срастёмся. Мы станем большим поездом света, который соберёт всех и поедет на сумасшедшей скорости, прокладывая себе путь сквозь тьму и отчаяние; почему ты бываешь так упоительно счастлив, когда кругом друзья, и музыка, и все рядом, и все такие красивые, и все смеются? Почему это будто Кто-то вас в этот момент фотографирует, снимает кадр, совершенно отдельный от течения жизни, восхитительный, пиковый, вневременной? Вот такое примерно чувство, только ты не можешь сказать, кто ты точно на этой фотографии. Это не очень важно, на самом деле. Просто – кто-то из них. Кто-то из нас. Кто-то.

V Нежилое

«Город исчезает под толщей осени…»

город исчезает под толщей осени,

делаясь нерезким, бесшумным, донным,

всякий вышедший покурить ощущает себя бездомным,

и ко входам в метро,

словно к тайным подземным домнам

сходят реки руды

восемь лет назад мы шли той же дорогой,

и всё, лестницы ли, дома ли, —

было о красоте, о горечи, о необратимости, о финале;

каждый раз мы прощались так,

будто бы друг другу пережимали

колотую рану в груди

дорогая юность, тебя ещё слышно здесь,

и как жаль, что больше ты не соврёшь нам.

ничего не меняется, только выглядит

предсказуемым и несложным;

ни правдивым, ни ложным, ни истинным, ни оплошным.

обними меня и гляди, как я становлюсь

неподсудным прошлым.

рук вот только не отводи

20 октября 2011

«Свет скользит по стеклу купе…»

Волшебнику

свет скользит по стеклу купе,

по казённым, с печатями, занавескам,

и случайным отблеском ловится в нём, нерезком,

моё сердце, что падает вниз с моста

и ложится с далёким плеском

на ладони днепра

так давно я учусь умирать легко,

что совсем утрачивается навык

жить помногу и с гордостью, как это водится у зазнаек;

всякий поезд, в котором я,

ближе к ночи заваливается набок,

обращается в прах

где тот голос, что вечно пел из тебя, паршивца

лишь о том, что терять легко, если раз решиться,

хороша лапшица, ткань бытия продолжает шиться,

а потом запнулся и произнёс: «прости, я в тебе ошибся»,

и ты нем и неправ

2 января 2012, поезд Киев – Москва

«Кто нас сделал такими тяжёлыми…»

кто нас сделал такими тяжёлыми,

даже плачется чем-то твёрдым,

словно длинные грифы замкнуло одним аккордом,

словно умер в пути и едешь, и едешь мёртвым,

не смыкаешь очей

отсоединили контакт, и огонь, что был зрим и вещен

и пронизывал кровь, пейзажи, детей и женщин,

разложился на циклы пикселей, знаков, трещин,

а совсем не лучей

эта боль так стара, что определяет

мимику, взгляд и почерк,

ледяным металлическим наливается возле почек,

и кто там вокруг ни бегает, ни хлопочет —

ты повсюду ничей

6 января 2012 года

Тамбов

там бов

а тут не бов

мои позавчера женились, выбыв

из одиночек самых разных видов

из нас, вооружённых до зубов,

видать, и впрямь счастливая любовь

завидую, ничем себя не выдав,

and love you both

хороший город, моего теплей

мохито стоит семьдесят рублей

а кола тридцать пять в кинотеатре

дели всё в среднем на два или на три

таксист со стольника двадцатку возвращает

всё простоту и ясность обещает

и свёклу мужики везут с полей

а свадебный кортеж их не пущает

бутик «обновочка», аптека «панацея»

сбежала бы, жила бы, как цирцея

на улице советской, возле цны

любила бы тамбовского мерзавца

мечтала б с ним до знаменского загса

доехать; жизни не было б цены.

там ничего так, в общем, пацаны

и двухэтажно всё, и может оказаться,

что я ещё приеду до весны.