Останься со мной! - [46]

Как я и подозревала, он испытывал отвращение к кричащей роскоши. То ли по своей солдатской жизни привык к простоте, то ли всячески подчеркивал свой аскетизм, чтобы никто не смог заподозрить его в том, что он нечист на руку.

Так или иначе, каменный двухэтажный дом не поражал изысканной отделкой. Все в нем было простым и добротным, но без каких-либо причудливых элементов дизайна. Каждый предмет мебели, каждая вещь здесь была строго функциональна. Никаких безделушек, украшений, случайных, необязательных вещей.

Вот только зелени и цветов вокруг дома было очень много.

Пожалуй, единственным предметом, не отвечающим общему аскетизму обстановки, был стоявший в гостиной белый «Стейнвей». Тоже, разумеется, простой и строгий – без деревянных завитушек, опутывающих ножки, или резной подставки для нот. Просто классика – четкие плавные линии, золоченые педали, кремовый корпус, черная надпись по борту.

Я удивленно посмотрела на него. Затем перевела ошарашенный взгляд на Радевичей.

– О, это папа мечтал когда-то сделать из меня великую пианистку, – со смехом пояснила Света. – Купил рояль сразу же, как только мы сюда переехали. Нанял мне преподавательницу… Ничего не вышло, понятное дело. А рояль он оставил из сентиментальных соображений.

– Не выбрасывать же его, – пожал плечами Радевич. – А заниматься продажей у меня времени нет.

– Ой, да ладно, – отмахнулась Света. – Как будто я не знаю, что ты любуешься на него и воображаешь, как я побеждаю на конкурсе Чайковского. Папа на самом деле тот еще романтик, – заговорщически бросила она мне, – просто никому этого не показывает.

– Светлана! – рявкнул Радевич.

Но мне уже ясно было, что, пересекая порог этого дома, грозный, безжалостный, строгий и безупречный полковник становился обычным человеком, и здесь никто его рыка не боялся.

– А вы… вы не споете нам? – тут же осторожно начала прощупывать почву Светлана.

Черт, эта девчонка перла вперед как бульдозер!

Упаси боже когда-нибудь сделаться ее врагом. Такая переедет вас колесами – и глазом не моргнет.

И все же она мне нравилась.

– Может быть, позже, – отозвалась я. – Давай сначала займемся щенком.

– Ну, конечно! После ужина, – подхватила девочка. – Даже такой солдафон, как папа, не отпустит вас из дома без ужина. Правда же, пап?

Радевич стоически вынес ее дразнящий взгляд, перевел дыхание и бросил:

– Пороть тебя в детстве надо было, вот что правда.

В ответ Света заливисто расхохоталась, давая понять: она нисколько не боится угрозы отца.

Ужин подали после того, как щенок был успешно водворен в одной из комнат дома, накормлен, устроен на мягкой лежанке, которую мы выбрали ему, заехав в магазин по дороге сюда. Он тихонько посапывал черным влажным носом – устал, бедняжка, за такой длинный день…

И я невольно улыбнулась, глядя на него. Я знала, что должна сейчас изобразить растроганную улыбку, сыграть любящую женщину с большим сердцем.

Но… Я не играла, я улыбнулась искренне.

Конечно, этот щенок был всего лишь поводом пробраться наконец в дом, куда я стремилась с моего первого дня в этой стране.

И все же…

Все же мне почему-то хотелось, чтобы все у звереныша сложилось хорошо.

Правда, еще неизвестно было, как повернется его судьба после того, как я успешно выполню задание…

А в успехе я не сомневалась.

У меня просто не было других вариантов.

Ужинали мы на террасе.

Солнце уже клонилось к закату, алело над самым горизонтом, окрашивая все вокруг в теплые сочные тона. И глаза Олега в таком освещении стали совсем темными, как вишни в коньяке. А кожа на руках и груди в расстегнутом вороте рубашки казалась кармельно-золотистой…

Кипарисы, росшие вокруг дома, разомлели от дневной жары и теперь в наползающей вечерней прохладе источали кружащий голову пряный смолистый запах. Издалека, с береговой линии, доносились протяжные крики чаек. Две из них взметнулись вверх, подравшись из-за добычи, прочертили небо и, истошно голося, метнулись куда-то вниз.

Тихая аккуратная грузинка из эмигрантов, немолодая, видно, давно уже прижившаяся в Турции, бесшумно сновала вокруг стола, подавая нам ужин. Я скинула под столом туфли и ощутила босыми ступнями шершавые грубые нити расстеленной на террасе циновки.

Мне очень нравилось смотреть на Олега – такого непривычного в домашней обстановке. Все в нем как будто немного смягчилось: каждая черта лица, каждый мускул сильного крупного тела, даже плечи, днем выправленные в железной осанке, чуть расслабились.

И разговор сразу потек легко, непринужденно.

Даже странно было вспоминать, что всего несколько дней назад Радевич отвечал мне сквозь зубы, явно крайне недовольный необходимостью поддерживать общение.

– Моя первая собака – Мальчик, – рассказывал он, – практически меня вырастила.

– Как Нэна в «Питере Пэне», – вставила, улыбаясь, Света.

Олег непонимающе нахмурился, и я пояснила:

– Английская детская сказка. Неужели не читали?

– Я мало что помню из детства, – пожал плечами он. – А читать сказки Светлане… к сожалению, практически не имел возможности.

– Ой, ладно, хватит тут разводить драмы, – дерзко перебила вездесущая Света. – «Я столько у в жизни пропустил из-за своей службы. Мой долг отрывал меня от дома»…