Остановки в пути - [86]
Пока Рита наливает мне чай, я гляжу и вспоминаю, что ее отец с возрастом тоже стал шире толковать заповеди. На память приходит одна сцена из моего детства. Мы с родителями еще считались гражданами Израиля, и маме по каким-то загадочным причинам вдруг срочно потребовалось перевести с иврита какую-то бумагу. Вот мама и отправилась к Ритиному отцу, который подрабатывал переводчиком с иврита, и взяла меня с собой. Было это в субботу, а в воскресенье Ритин отец как назло уезжал.
Мамино появление его не особенно-то обрадовало. Он удобно устроился на диване с толстым томом комментариев к Торе, как и положено богобоязненному образованному иудею. Помню, он мягко и не без юмора пожурил маму за невежество в религиозных вопросах. Тихо и неразборчиво бормоча что-то на идише и то и дело вздыхая, он отложил книгу и выпрямился.
— Ну, молодой человек, поди сюда, — позвал он меня, погладил по голове и спросил: — Как жизнь?
— В порядке, — ответил я, и он улыбнулся, кивнул и ткнул пальцем в нижний ящик письменного стола.
— Выбери там себе кипу, — велел он. — Хоть в моем доме будь настоящим еврейским мальчиком.
— Смотри, поаккуратней, а то еще порвешь что-нибудь, — добавила мама.
— Да что ты, там и рвать-то нечего, — посмеиваясь, сказал Ритин отец.
Я не заставил себя упрашивать и начал, не стесняясь, по одной доставать из ящика кипы, в том числе с красивой вышивкой. Скоро все они рядком расположились на письменном столе, как горбушки. Мама возмутилась, но Ритин отец нисколько не возражал:
— Да пусть посмотрит! Пусть выберет подходящую. У всякого свой вкус.
Наконец, я выбрал белую кипу с золотым шитьем.
Пока я с увлечением разглядывал себя в зеркале, Ритин отец просмотрел бумагу на иврите, вздохнул, взглянул на часы, потом опять на бумагу, потом опять на часы. Было начало второго.
— Ладно, что ж, — сказал он. — Конечно, в субботу работать грех. Но меня ведь не кто-нибудь, а вы просите, и потом, дело срочное. Уж Господь мне простит, я надеюсь. В концлагере, разумеется, приходилось работать и по субботам, но это сравнивать нельзя. Я вам предлагаю компромисс: бумагу я вам переведу, но не сам буду писать, а вам продиктую. Сложные слова произнесу по буквам, чтобы вы не ошиблись. Пишущая машинка в кабинете. Когда вы допечатаете, солнце уже зайдет, а значит, и суббота кончится. Тогда я подпишу перевод и заверю печатью.
На прощанье Ритин отец подарил мне кипу.
Я сижу напротив Риты и вспоминаю ее отца, которого я и знаю-то, собственно говоря, плохо, хотя он — мой дальний родственник, единственный, которого мои родители сумели разыскать в Вене.
«Нет, — думаю я, — старика точно антисемиты избили. Вот ведь как, пережил гетто, концлагерь, погромы в Польше, а через много лет его какие-то подростки измолотили». Но сейчас, в восемьдесят седьмом, когда федеральным президентом выбрали Вальдхайма,[54] неонацисты снова распоясались, да так, что пару лет назад никто не мог бы себе и представить.
И потом, стала бы Рита молчать, если бы ее отец упал с лестницы, попал под машину или свалился в открытый люк? «Только явное, очевидное трудно произнести вслух, особенно такому человеку, как Рита… Она всегда была странная, нелюдимая, ее любая мелочь выбивала из колеи». Вот как я, неожиданно для себя, все точно сформулировал, самому нравится… С каждой минутой я все более укрепляюсь в своих предположениях. Ага, кажется, я все понял. Пускай теперь кто-нибудь из моих друзей-неевреев только заикнется, что в Австрии, мол, нет антисемитизма!
Рита тем временем жалуется, что пришлось взять отпуск за свой счет, работать-то она сейчас просто не в силах, разрывается между больницей и домом. Все мысли — только об отце. Ведь она же всем в жизни обязана ему, ему, и никому другому, пусть даже у него, само собой, свои слабости…
— А как же твоя мама? — спрашиваю я.
— Мама была замечательная. Я тяжело переживала ее смерть. Но до отца с его мудростью и проницательностью ей было ой как далеко.
Только с отцом она еще с детства могла говорить на серьезные темы, только он оказал на нее решающее влияние. С каким терпением, с какой изобретательностью, с каким юмором отец сумел пробудить в ней интерес к миру. Он познакомил ее не только с иудаизмом, но и с еврейской культурой, с еврейскими обычаями, с иудейской этикой и философией. Но главное — добрее отца просто никого нет на свете. Теперь пришла пора за все ему воздать сторицей. Никто, кроме нее, ему не поможет. Если бы она каждый день не ездила в больницу, если бы сама за ним не ухаживала, он бы точно уже умер. У Риты на глазах выступают слезы.
— Слушай, но у тебя же брат есть, он тоже мог бы…
— Ах, да забудь ты о моем брате. Он для этого совершенно не годится, где ему за отцом присматривать, он только все испортит. В быту он сущее дитя. Нет, нет, уж лучше я все сама буду делать. А потом, брат вечно в командировках. И к тому же страшный эгоист.
Господи, какие все жестокие, бессердечные, как же она во всех разочаровалась. От подруг не дождаться ничего, кроме утешений и советов. А вот по дому помочь или в магазин сходить ни одна не предложила. «Кто бы мне квартиру убрал, продукты принес, у постели подежурил. А все только языком треплют».
Может ли обычная командировка в провинциальный город перевернуть жизнь человека из мегаполиса? Именно так произошло с героем повести Михаила Сегала Дмитрием, который уже давно живет в Москве, работает на руководящей должности в международной компании и тщательно оберегает личные границы. Но за внешне благополучной и предсказуемой жизнью сквозит холодок кафкианского абсурда, от которого Дмитрий пытается защититься повседневными ритуалами и образом солидного человека. Неожиданное знакомство с молодой девушкой, дочерью бывшего однокурсника вовлекает его в опасное пространство чувств, к которым он не был готов.
В небольшом городке на севере России цепочка из незначительных, вроде бы, событий приводит к планетарной катастрофе. От авторов бестселлера "Красный бубен".
Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
Петер Розай (р. 1946) — одна из значительных фигур современной австрийской литературы, автор более пятнадцати романов: «Кем был Эдгар Аллан?» (1977), «Отсюда — туда» (1978, рус. пер. 1982), «Мужчина & женщина» (1984, рус. пер. 1994), «15 000 душ» (1985, рус. пер. 2006), «Персона» (1995), «Глобалисты» (2014), нескольких сборников рассказов: «Этюд о мире без людей. — Этюд о путешествии без цели» (1993), путевых очерков: «Петербург — Париж — Токио» (2000).Роман «Вена Metropolis» (2005) — путешествие во времени (вторая половина XX века), в пространстве (Вена, столица Австрии) и в судьбах населяющих этот мир людей: лицо города складывается из мозаики «обыкновенных» историй, проступает в переплетении обыденных жизненных путей персонажей, «ограниченных сроком» своих чувств, стремлений, своего земного бытия.
Джинни Эбнер (р. 1918) — известная австрийская писательница, автор романов ("В черном и белом", 1964; "Звуки флейты", 1980 и др.), сборников рассказов и поэтических книг — вошла в литературу Австрии в послевоенные годы.В этой повести тигр, как символ рока, жестокой судьбы и звериного в человеке, внезапно врывается в жизнь простых людей, разрушает обыденность их существования в клетке — "в плену и под защитой" внешних и внутренних ограничений.
Роман известного австрийского писателя Герхарда Рота «Тихий Океан» (1980) сочетает в себе черты идиллии, детектива и загадочной истории. Сельское уединение, безмятежные леса и долины, среди которых стремится затеряться герой, преуспевающий столичный врач, оставивший практику в городе, скрывают мрачные, зловещие тайны. В идиллической деревне царят жестокие нравы, а ее обитатели постепенно начинают напоминать герою жутковатых персонажей картин Брейгеля. Впрочем, так ли уж отличается от них сам герой, и что заставило его сбежать из столицы?..
Марлен Хаусхофер (1920–1970) по праву принадлежит одно из ведущих мест в литературе послевоенной Австрии. Русским читателям ее творчество до настоящего времени было практически неизвестно. Главные произведения М. Хаусхофер — повесть «Приключения кота Бартля» (1964), романы «Потайная дверь» (1957), «Мансарда» (1969). Вершина творчества писательницы — роман-антиутопия «Стена» (1963), записки безымянной женщины, продолжающей жить после конца света, был удостоен премии имени Артура Шницлера.