Осталось чуть - [39]

Через пятнадцать минут после того, как Клеменс чмокнул жену в щечку и сказал «до свидания», он уже входил в контору. По его прибытии Клей Херндон подскочил к нему почти с такой же пугающей скоростью, как и Орион до этого. У Херндона, правда, было оправдание, с точки зрения журналиста, оправдание стопроцентное – телеграмма, которой он размахивал прямо перед носом Клеменса.

- Ты должен увидеть это! – Прокричал он.

- Ну как можно спорить с такой непрошибаемой логикой? – Сэм взял тоненький листок бумаги и быстро прочитал его. Закончив, он несколько раз кивнул головой и сказал:

- Очень многие люди сегодня удивятся – удивятся все те, кто не думал, что Блейн, например, знает четырехсложное слово.

- Даже если он знает только одно такое слово, он выбрал правильное, - возразил ярый республиканец Херндон. – Я бы сказал, что оно вполне может дать нам название для следующего номера, а?

- Ультиматум? – Проговорил Клеменс. – Ну раз уж ты заговорил об этом, то да. Уж если есть слово, которое просилось бы на заголовок семьдесят вторым шрифтом, то это именно оно.

Он снял с головы котелок и повесил его на шляпную стойку сразу за дверью, а подойдя к своему столу, стащил с себя пиджак и повесил его на спинку стула. Затем он вынул запонки из манжет, положил их в карман жилетки и засучил рукава.

- Что, приготовился чиркать, да? – Поинтересовался Херндон.

В его тоне послышалась легенькая насмешка, но Сэм решил не обращать на нее внимание.

- Можешь и не сомневаться, - ответил он. – Дай мне еще раз эту телеграмму, ладно? Я хочу убедиться в том, что я все правильно понял.

Он прервался, чтобы подкурить сигару, а затем еще раз перечитал телеграмму.

- Разве не хорош тот день, когда передовица сама просится тебе в руки, умоляя: «Напиши меня!»

- Как скажешь, Сэм, - отозвался Херндон. – Отчего я только радуюсь, что я не более, чем смиренный писец.

- Так, писец, - перекривлял его Сэм, - руки в ноги, и дуй в мэрию. Узнай, какова реакция мэра. Иными словами, мне нужно заявление, которое я подошью к передовице. Он скривил лицо, изображая состояние безмерного удивления, переходящее во врожденный идиотизм.

В «Сан Франциско Морнинг Колл» не любили мэра Адольфа Сутро. И это чувство было взаимным.

Херндон принял позу оратора, выступающего с возвышения перед публикой или напротив - человека, испытывающего срочную потребность сходить по малой нужде.

- Всеми фибрами своей души противлюсь я войне, коя может настать, и я ожидаю, что нас ждет в ней великий и славный триумф - громко, с пафосом, продекламировал он. – Вот! И не нужно никуда ехать.

Сэм выпустил в него облако сигарного дыма.

- Давай, проваливай. Может, Его Честь встали сегодня утром не с той ноги, а если это так, то тогда он скажет, что он руками и ногами за войну, но расчеты показывают, что в ней мы потерпим поражение. И Боже упаси нас от неправильного цитирования его слов. Он, конечно, не заметит, поскольку во вторник он уже не помнит, что сказал в пятницу – считает, что это занятие для газет, - но некоторые его друзья – вернее, приятели, ибо у такого болвана, по всей видимости, друзей быть не может – вот они заметят.

Хихикая, Херндон схватил свою шляпу, перекинул через плечо свой пиджак – в Сан-Франциско выдался как раз один из тех не слишком жарких и не слишком прохладных дней, чью принадлежность к какому-либо конкретному сезону установить было трудно – и вышел. Клеменс сделал затяжку, рассеянно стряхнул пепел с сигары в латунную пепельницу и сунул ее в уголок рта. Он знал, что, скорее всего, забудет о ней, как только начнет писать, но остановиться уже не мог – перо заскрипело по бумаге.

«Президент Блейн сообщил народу и миру, что если Конфедеративные Штаты не отведут свои войска – те самые войска, которые они разместили без согласия Соединенных Штатов и вопреки четко выраженного желания последних – из провинций Чихуахуа и Соноры в течение десяти дней, он обратится к Конгрессу с просьбой объявить состояние войны между Соединенными Штаты и Конфедеративными Штатами.

В свой ультиматум он не включил Мексиканскую Империю, что вне всякого сомнения является с его стороны упущением. В конце концов, даже если не принимать во внимание вышеуказанные провинции, Соединенные Штаты все еще примыкают к владениям Максимилиана в том месте, где наша Верхняя Калифорния соприкасается с его Нижней Калифорнией, чьи кактусы, нависая на нашей территорией, составляют такую же ужасную угрозу Соединенным Штатам, что и их собратья, дающие всходы в Соноре.

Как уже прежде замечалось в этой колонке, приобретение Соноры и Чихуахуа представляет – или, по крайней мере, может представлять в будущем – еще один источник усиления Конфедеративных Штатов, как и их покупка Кубы несколько лет назад – покупка, с которой Соединенные Штаты согласились безо всякого шума. Но тогда президентская администрация состояла из демократов, да и Конгресс также был в руках демократов – партии, чье отношение к Конфедеративным Штатам можно описать следующим образом: проклятое образование никогда бы не возникло, если бы хоть кто-то слушал их с самого начала и гладил тогда еще Южные штаты по головке, и говорил им, какие они все из себя замечательные до тех самых пор, пока те не поверили бы в это и не успокоились, отбросив всякие мысли об отделении. И вот эта партия со времен Войны за Отделение относилась к Южным штатам, как будто они были наполненными гремучей солью капсюлями, готовыми разорваться, если – не дай Бог! - уронить их или наступить на них.