Осталось чуть - [11]

Ответом на эти слова был шквал аплодисментов. Люди затопали там, что пол начал сотрясаться под ногами Линкольна. Кто-то выстрелил в воздух из пистолета - оглушительно громко в замкнутом пространстве зала. Линкольн поднял вверх две руки. Медленно, понемногу, в зале восстановилась тишина. И в эту тишину он и заговорил:

- Я не призываю к революции. Я молюсь, чтобы в ней не оказалось необходимости. Но если старый порядок не уступит место справедливости, он будет сметен. Это не угроза, это не более, чем предупреждение человека, видящего приближающуюся бурю. Люди могут спрятаться от нее в убежище или выбежать наружу, чтобы возрадоваться ей – это все зависит от них. Вы, друзья, именно вы – эта самая буря. А что произойдет далее – это уже дело капиталистов. – С этими словами Линкольн покинул трибуну.

Джо Макмаган хлопнул его по спине.

- Это было сильно, мистер Линкольн, - сказал он. – Не то слово, как сильно!

- Спасибо, - ответил Линкольн, возвышая голос, чтобы его голос не потонул в несмолкаемом реве толпы.

- Хочу спросить вас кое о чем, мистер Линкольн, - проговорил Макмаган и, получив утвердительный кивок головой со стороны собеседника, нагнулся ближе, чтобы только бывший президент смог его услышать. – Вам когда-то попадались книжки одного парня, которого зовут Маркс, мистер Линкольн? Карл Маркс?

Линкольн улыбнулся в ответ:

- Конечно же, я читал его.

- Сэм! – В голосе Клея Херндона появились язвительные нотки. – Сэм, опять в облаках витаешь?

- Дьявол, именно! – ответил Сэмюель Клеменс, хотя реплика его друга действительно вернула его в реальность тесной конторы «Сан-Франциско Морнинг Колл». – Пытался придумать что-то для завтрашней передовицы и понял, что я так же выжат досуха, как и пустыня между Великим Соленым Озером и Вирджиния-сити . Ненавижу писать передовицы, ты же знаешь!

- Да, раза два-три ты об этом говорил. – Теперь в голосе Херндона послышалась хитринка, которая так хорошо вязалась с лицом этого репортера, выглядевшем так, как будто бабушка его по материнской линии была лисой. Черты его были острые и умные, цепкие зеленые глаза, казалось, ничего не упускали и ко всему относились без излишнего пиетета, а шапка из рыжих волос на голове лишь усиливала сложившееся впечатление.

От шпильки он все же не удержался и добавил:

- Или раз сто-двести.

- И это правда, - бросил Клеменс, пробегая пальцами по своей непослушной темно-русой шевелюре. – Ты хоть имеешь представление о том, какое это напряжение на человеческий организм – сочинять на заказ каждый божий день длиннющие колонки для передовиц при том, что это всегда должно быть нечто новое, невзирая на то, есть ли хоть что либо, о чем можно написать, или нет. Если бы у меня были мои земли в Теннеси…

Херндон вытаращил глаза.

- Сэм, Христа ради, если уж на то пошло, прочти мне лекцию по передовицам, но избавь меня от земель в Теннеси. В этой истории столько же свежести, сколько и в соленой говядине, которую везли вокруг мыса Горн.

- Знаешь ты кто? – Ответил Клеменс, в голосе которого раздражение смешалось с неприкрытой веселостью. – Ты зубоскал. Зубоскал и ничего более! Сорок тысяч акров прекрасной земли, на которой есть один бог знает сколько кедров, угля, железа, а может быть, золота с серебром – и все это принадлежит моей семье.

- В данное время эти земли находятся в другой стране, - напомнил ему Клей Херндон. – И Конфедеративные Штаты исчезать никуда не собираются.

- Да, было то давным-давно, совсем в другой стране, к тому же девка та давно в земле, - проговорил Клеменс, поглаживая усы .

Херндон недоуменно посмотрел на него. Как бы ни был умен его друг-репортер, он не отличил бы Марло от банальных бульварных куплетов.

- Как скажешь, - проговорил он. – А не пойти ли нам в «Мартинз» пообедать?

- Вот это дело! – Клеменс с энтузиазмом вскочил со стула и нахлобучил на голову шляпу. – Для меня хорош любой повод не работать.

- Если б не это, - он с любовной нежностью погладил по потрепанной обложке старого томика Американской энциклопедии, лежавшего на его столе, - то даже не представляю, как бы мне вообще удавалось выступать в защиту чего-либо или против чего либо каждый божий день. Как будто людям, черт возьми, нужно так много мнений или есть хоть какое-то дело до этих самых мнений! Я растрачиваю свое обаяние на утренний... э-э... – вот, что я делаю .

Херндон достал свои карманные часы.

- В данный момент ты растрачиваешь свое обаяние, сотрясая полуденный воздух, и с успехом занимаешься этим вот уже десять минут. Так что, если мы не поторопимся, то в «Мартинз» может не оказаться свободного столика.

Клеменс последовал за другом на улицу. В Сан-Франциско стоял апрельский полдень – не слишком прохладный, Нои не слишком теплый, солнце лучилось с ясного, но все же подернутого дымкой неба. Такая погода с равным успехом могла стоять и в августе, и в ноябре, и в феврале. Для Клеменса, который вырос в условиях настоящей смены времен года, даже по прошествии двадцати лет, проведенных здесь, эта постоянная вечная весна казалась чем-то странным.

Когда же он поделился этими соображениями с Херндоном, то лишь фыркнул: