Осталось чуть - [10]

Они разразились громкими и долгими приветственными криками, когда Макмаган представил его. Большинство из них были молоды. Молодежь считала его защитником труда в царстве капитала. Старшее поколение, как и тот нищий на вокзале, все еще обвиняло его за войну, а более всего, за поражение в ней. «Если бы я выиграл ее, я бы стал героем», - подумал он с горечью. –«Что с того? А если бы я родился женщиной, я стал бы домохозяйкой, или, что вероятней всего, - некрасивой старой девой».

Он надел очки и бросил взгляд на заметки, которые он набросал в поезде и в отеле.

- Еще поколение назад, - начал он, - я сказал, что дом, насильно разделенный надвое – на рабскую и свободную половину, непрочен. И он не устоял, хотя его разрушение произошло не тем способом, коего я желал.

О прошлом Линкольн говорил откровенно, не щадя себя.

- Конфедеративные Штаты и до сих пор не отказались от рабовладения, - продолжал он. – Ведь финансисты в Лондоне и Париже благоприятствуют росту их плантаций, железных дорог, сталелитейных заводов! Ведь капиталы мощным потоком продолжают течь в эту страну, и сколько же этого капитала, друзья мои, сколько его стекает с карнизов особняков богатеев, чтобы утолить жажду тех, кто живет в негритянских лачугах, живет едва ли лучше, чем неразумный скот, бок о бок с которым работают они на полях? Вы знаете ответ, и я знаю его.

- К черту этих проклятых ниггеров! – Выкрикнул кто-то из толпы. По толпе пробежали одобрительные выкрики.

Линкольн поднял руку.

- Я говорю и о белых людях, - ответил он. – Ибо нельзя разделить эти понятия на две части, отделить их друг от друга – уж по крайней мере, не в Конфедерации Южных Штатов. Потому что, если белый рабочий дерзнет там прийти к своему боссу и рассказать правду, коя состоит в том, что он не получает достаточно на жизнь, босс ответит ему: «Живи на то, что дают и смирись, или я на твое место поставлю негра, и тогда тебе придется учиться жить без ничего».

- И что же с нашими Соединенными Штатами , которые, как казалось, остались полностью свободными, когда мятежники отделились от Союза? – Продолжил Линкольн. – Неужели мы, неужели вы все, сейчас свободны? Неужели мы, неужели вы все, можете пользоваться теми великими и славными достижениями свободы, которые, как полагали Отцы-основатели, будут принадлежать каждому гражданину нашей Республики по праву рождения?

Или мы снова возвращаемся к тем несчастливым условиям, в которых находились до Войны за Отделение? Разве наши капиталисты в Нью-Йорке, Чикаго и – да! – здесь, в Денвере, не с завистью ли смотрят на своих собратьев-конфедератов в Ричмонде, Атланте, в молодом и шумном Бирмингеме? Не желают ли они быть на месте этих своих собратьев?

Не становимся ли мы снова нацией, наполовину рабской и наполовину свободной, друзья мои? Разве капиталист не ест хлеб, добытый вашим потом, ровно так же, как рабовладелец получает его ценой – и вот вам слово в том качестве, о котором вы еще не задумывались – труда негров, коими он владеет. – Линкольн вынужден был остановиться, потому что его слова потонули в хоре возмущенных голосов.

- Вы знаете свое положение, условия, в коих живете, - продолжил он, когда аудитория немного поутихла. – Говорю вам: вы и только вы знаете правду. В этой стране было время, когда человек, проработав наемных рабочим год, работал на себя – год следующий, а на третий год мог сам уже нанимать рабочих. Эти дни, боюсь, остались в прошлом. На железных дорогах, на шахтах, на фабриках один человек – магнат, а все остальные гнут спины на него. И если вы придете к своему боссу и скажете ему, что у вас недостаточно денег на жизнь, ваш босс скажет вам: «Живи на то, что дают и смирись, или я на твое место поставлю китайца или итальянца, или еврея, и тогда тебе придется учиться жить без ничего».

По толпе пробежался шумок, гораздо по-своему более пугающий, чем недавние гневные выкрики. Гнев недолговечен, а сейчас Линкольн заставлял их думать. Мысль давала всходы гораздо медленней гнева, но всходы эти были намного более долговременными – они не распускались пышно, чтобы тут же в одночасье увянуть.

- И что же нам делать, Эйб? – Прокричал шахтер с с лицом, так и не отмытым до конца от угольной пыли после долгого дня в забое.

- Что делать? – Повторил Линкольн. – Демократы имели свой шанс, и правление их было долгим – со времен моего президентства и до инаугурации президента Блейна в минувшем месяце. Сделали ли они хоть что либо, чтобы хоть как-нибудь помочь рабочему человеку?

Он усмехнулся, слыша, как сотни глоток выкрикивают: «нет!».

- И Блейн – тоже, хотя видит Бог, я желаю ему всего самого наилучшего, получает часть прибыли от железных дорог. И что тогда труд надеется получить от него, я не знаю.

Но я знаю вот что, друзья мои: когда Соединенные Штаты были разделенным домом, они были разделены и разделились географически. Теперь же ничего подобного нам не предстоит. Капиталисты не смогут отделиться от нас, как это сделали рабовладельцы. Если мы неудовлетворенны собственным правительством и тем, как оно обращается со своими гражданами, у нас есть революционное право и обязанность свергнуть его и заменить тем правительством, которое будет лучше отвечать нашим нуждам – именно так поступили наши предки во времена Георга III.