Осоковая низина - [64]

Солнце пекло, у Алисы разболелась голова. В таких случаях она обычно начинала тихо напевать, но петь при Лизете стеснялась.

Ильмару однообразное свекловичное поле вскоре надоело. Алису сегодня слишком занимали всякие мысли, чтобы, как обычно, возиться с сыном, мальчик заныл:

— Хочу к папе и дяде Артуру.

— Иди, детка.

Алиса часто думала о том, какой беспросветной была бы жизнь в «Апситес» без Ильмара. Мальчуган не очень крепкий, не очень живой, но хилым не назовешь, болеет редко, развивается вообще-то нормально, только ножки кривые. Врач сказал, от неправильного питания, Алиса недостаточно следила за собой, когда вынашивала и когда кормила грудью. Стоит кому-нибудь из чужих невзначай взглянуть Ильмару на ноги, как Алису охватывает неприятное сознание вины.

В одиннадцать Алиса ушла с поля, торопилась сготовить обед: когда в доме чужой человек, надо подавать на стол вовремя. Свекровь пошла с ней.

— Не стану я тут одна на солнце печься.

Напившись на кухне воды из ведра, Лизета исчезла за своей цветастой занавеской: устала.

Почистив и поставив варить картошку, Алиса побежала к лесной опушке, где Петерис устроил загон. Алиса думала, что коровы уже нетерпеливо мычат, сгрудившись у ворот, но даже смышленая Зималя не откликнулась на певучее «домой, домой, домой…». Сегодня у коров были заботы поважней — у пестрой Индры началась течка. И только их выгнали из загона, как они понеслись по овсяному полю. Это увидел Петерис и закричал издали:

— Не умеешь управляться со скотиной, оставь!

Мужчины поспешили на помощь.

Все уже поели, когда Алиса, подоив коров, вошла на кухню.

— Что будем с Индрой делать?

— Надо вести к быку! — Петерис деловито ковырял в зубах.

— Может, отведешь?

У Алисы вырвалось это совсем невольно.

— Больше мне делать нечего, как с коровой шляться! — рассердился Петерис.

Петерису и в самом деле было некогда. Теперь, когда рядом работал за деньги человек, дорога была каждая минута.

В Осоковой низине быка не было. Из тринадцати новохозяев никто такую роскошь себе позволить не мог, и коров водили на случку за три-четыре километра, за лес, где находилось старое хозяйство.

— Сынок, хочешь повести со мной Индру?

— Хочу!

Алиса отрезала ломоть хлеба и сунула в фартук. Скорее для коровы, чем для себя.

Индру подгонять не приходилось. Она была уже не так молода и наивна, чтоб не понимать, куда ее ведут, сама рвалась вперед, наступала Алисе на пятки, дергалась. Ильмар с хворостиной едва поспевал за ней.

Перед усадьбой «Силпетеры», куда Виксны обычно водили коров, Алиса сказала Ильмару:

— Обожди меня тут, под березами! Посиди в тени. Надоест, собери цветочков. Поставим дома в стакан. Ладно, сынок?

— Не хочу оставаться здесь.

— Тебе со мной нельзя.

— Почему нельзя?

— Ты еще маленький.

Мальчик нахмурился, но остался. Он был приучен слушаться по-хорошему.

Когда Алиса с Индрой вернулись, Ильмар еще издали закричал:

— Я тебя так ждал!

— Ты хороший мальчик. Букетик нарвал?

— Вот: незабудки. Нашел в канаве.

На обратном пути было труднее. Корова не хотела идти, утомился и Ильмар. Но больше всех устала сама Алиса. В лесу, где не было ветра, на песчаной раскаленной солнцем дороге, у Алисы заболело сердце. Она привязала корову у коновязи перед кладбищем и легла на мох.

— Что с тобой?

— Ничего, пройдет.

— Мне тоже худо.

— Очень?

Ильмар улегся рядом с Алисой и заохал.

— Кто так страшно охает?

— Бабушка.

— Нехорошо про свою бабушку так говорить.

Мальчику быстро надоела роль больного. Он поднялся, подошел к новым, недавно выкрашенным деревянным воротам, осмотрел их, вернулся.

— Мама, пойдем на кладбище!

— Сходи, детка, один.

— Я боюсь покойников.

— Покойники ничего тебе не сделают. Они рады, когда их навещают.

Недавно жителям Осоковой низины отвели место для собственного кладбища. Со стороны дороги огородили его штакетником, с другой стороны прибили к столбам жерди, как у загона. Косули без особого труда преодолевали это препятствие и беспечно разгуливали по могильным холмикам.

Глядя вверх, в высокое голубое небо, Алиса ощутила, как ее тело притягивает земля. Казалось, сквозь тонкий мшистый покров она все глубже погружается в холодный песок. Может быть, еще недолго, и Алиса тоже обретет вечный покой там, за выкрашенным в белый цвет штакетником. Алиса никому еще об этом не говорила. Страшно было говорить, не хватало смелости. Боялась сама поверить в  э т о.

Алиса последнее время чувствовала себя неважно. В полдень ее охватывала какая-то непонятная тревога, а иногда — сильная усталость, у нее пылали щеки. Зимой Алиса переболела гриппом, после этого долго держалась повышенная температура, но из-за нескольких лишних делений грешно было лежать в постели. Алиса посчитала себя здоровой и спрятала термометр в шкаф.

Когда на деревьях распустились листья, умерла от чахотки жена хромого Ванага. Сам Ванаг пил, а жена, задавленная жизненными тяготами, своей болезнью и ненавистью Брувериса, с соседями почти не общалась. Алиса несколько раз навестила больную. Петерис был против, говорил, не принесла бы в дом беду, но она считала это своим долгом перед покинутой всеми женщиной. Хотя опасалась и сама — не столько за себя, сколько за ребенка, еще заразит его. После смерти соседки Алиса опять стала мерить температуру и, к своему ужасу, обнаружила, что после полудня у нее небольшой жар, который к вечеру спадает. Именно так начинала болеть соседка.