Осоковая низина - [21]

Зазвучал вальс, слова которого об одиноком дубе на холме и забытой возле него верной девушке знали все присутствующие. Вердынские дочки и Алиса принялись глазами искать моряка, но его нигде не было видно.

Отсиживаться Алисе не пришлось. Ее наперебой приглашали и малознакомые, и совсем чужие парни.

Танцы подходили к концу, когда моряк появился снова. В этом танце можно было, похлопав в ладоши, переманить партнершу, моряк тут же отнял Алису у какого-то местного юноши и сказал:

— Последний вальс обещайте мне!

От моряка слегка пахло водкой, хотя он не был вовсе похож на пьяного.

— Уже обещали кому-нибудь?

— Нет.

— Хочу поговорить с вами.

Алиса не отвечала.

Когда барабанщик объявил последний танец и все засуетились, моряк сразу же подошел к Алисе.

— Вы сердитесь? — спросил он, видя, что Алиса неохотно поднялась, и танцует с ним, отвернув голову. Она притворилась, что не слышит. — Скажите, как вас зовут?

— Зачем?

— Хочу знать ваше имя.

— Ни к чему это.

— Ничего, скажете потом, когда провожу вас домой.

— Меня без вас проводят.

— Ну уж нет!

Моряк пытался продолжать разговор, но Алиса не отвечала. Как только танец кончился, она бросилась к Ольге и судорожно вцепилась ей в локоть.

Алиса просила не оставлять ее одну.

Все пять девушек покинули корчму вместе; моряк пошел за ними.

— Не помешаю? — спросил он.

— Ничуть! — задорно отозвалась Ольга.

Девушки шли, крепко держа друг дружку под руку, Алиса в середке. Моряк шел с краю.

— Может, познакомимся все-таки? Меня зовут Жанис Квиеситис.

— А меня Елизаветой, — ответила Ольга.

— А остальных?

— Вы ведь интересуетесь только одной.

— Допустим.

Ольга забавлялась, Алисиного имени она так и не назвала. А сестры прыскали со смеху, тыча друг дружку локтями и восхищаясь остроумием и бойким языком старшей.

— Не оставляйте меня! — шептала Алиса.

Приятно и интересно было в ясную звездную ночь развлекаться с настойчивым кавалером, и девушки охотно провожали попавшую в беду подружку. Когда подошли к воротам сада, Алиса, не простившись, убежала, а моряк остался с вердынскими дочками. С крыльца Алиса оглянулась и увидела, как Жанис Квиеситис занял ее место, подхватил Ольгу и Вилму под руку, и те ничуть не воспротивились.

Было уже три часа ночи, а Эрнестина еще не спала. Сидела и ждала Алису.

— Ну? Натанцевалась?

— Да.

— Много тебя приглашали?

— Приглашали.

— Есть будешь?

— Нет.

Эрнестина говорила спокойно, словно уже не одну ночь ждала Алису. И не проявляла никакого излишнего любопытства…

— Ты устала. Ложись спать, детка.

Одеяло на кровати уже было откинуто. Чистые, прохладные простыни слегка пахли красным перцем, хранившимся в Эрнестинином шкафу.

Однажды Густав принес с почты открытку с видом Лондона, на обратной стороне была иностранная марка.

— Кто-то прислал Алисе, — сказал он.

Эрнестина взяла открытку, взглянула на Тауэр, перевернула и прочла:

«Дорогая Алиса, хотя Вы свое имя так и не назвали, я, находясь вдалеке, все время думаю о Вас. Никак не дождусь того часа, когда вернусь на родину и смогу навестить Вас. Преданный Вам Жанис Квиеситис».

То, что мужчины все больше заглядываются на ее дочь, для Эрнестины не было откровением. Она знала, что Алиса хороша собой и чем-то очень привлекает их. До сих пор дочка обычно делилась с матерью: где с кем виделась, что сказали ей и что ответила она. Но в последнее время, после того как Алиса побывала несколько раз на танцах, Эрнестина заметила, что дочь как-то замкнулась. О Жанисе Квиеситисе Эрнестине впервые стало известно лишь теперь.

Когда Алиса вечером вернулась от госпожи Винтер и прочла открытку, она обо всем рассказала.

— Я не виновата. Адрес и имя он выпытал у Ольги. Он мне совсем не нравится.

— Так почему же ты скрывала?

— Я не хотела скрывать, я…

Алиса смутилась, и Эрнестина перестала расспрашивать.

Несколькими днями позже Алиса вернулась от Вердыней взволнованная. Долго молчала, кусала губы, затем, заглянув матери в глаза, сказала:

— Мама, я хочу пойти работать.

— Ведь ты работаешь? Тебе мало?

— Хочу работать у чужих. Батрачкам за лето платят восемнадцать тысяч.

Алиса рассказала, что Ольга идет в работницы в «Лиекужи», хозяин зовет и ее. И Ольга хочет, чтоб Алиса пошла вместе с ней.

Эрнестина старалась не показывать, как она удивлена, взволнована.

— Это, детка, не для тебя. Ты не крестьянка, не привычная.

— Привыкну. Как долго мне еще сидеть на шее у родителей?

— Да разве ты сидишь на шее?

— Я ведь ничего не зарабатываю.

— Это тебе все Ольга напела?

Алиса молчала.

— Я думаю, что тебе не надо так уж во всем подражать Ольге.

Зимой Ольга работала на мельнице служанкой, но из-за чрезмерного к ней внимания со стороны хозяина мельничиха была с Ольгой так груба, что девушке пришлось оттуда уйти.

— На Ольгу ты нападаешь зря.

Такой чужой Эрнестина свою дочь видела впервые.

— Алиса, — сказала она, — я твоя мать и желаю тебе только добра.

Алиса смотрела в сторону.

Не дождавшись, чтоб Алиса посмотрела ей в глаза, Эрнестина продолжала:

— Это я виновата, что разрешила тебе перебраться сюда. Тогда, на пасху, надо было запереть тебя в комнате, а не…

Алиса бегло глянула на Эрнестину и снова отвернулась.

— Осталась бы в Риге, так выучилась бы какому-нибудь ремеслу. Это еще поправимо. Поезжай обратно в Ригу! Тут тебе не место. Поедем вместе!