Осоковая низина - [22]

Наконец Алиса подняла голову и посмотрела на Эрнестину чуть ли не с мольбой в глазах.

— Мамочка, я хочу сама.

— Что сама?

— Жить, как все… Не сердись! Я не умею тебе объяснить то, что думаю.

Эрнестина подошла к Алисе, обняла ее, сказала:

— Детка, ведь только ради тебя я сюда приехала. Потому что ты этого захотела. А теперь выслушай меня! Подожди еще немного! Что-нибудь придумаем!

В тот вечер в домике садовника много говорилось о тяготах сельской жизни. Густав тоже пытался переубедить дочку, но назавтра, вернувшись от Вердыней, Алиса, опустив голову, заявила:

— Мы договорились, я иду работать.

— Детка, ты пожалеешь.

— Но я хочу.

Алиса еще ниже склонила голову, и Эрнестина почувствовала, как в ее душу закралась смутная тревога.

Хутор «Лиекужи» один из самых крупных в волости. Хозяину его уже сорок; полный и рослый, он смахивает на добродушного силача и носит звонкую фамилию Розенберг, но почти все зовут его, по хутору, Лиекужем. Это людям ближе и понятнее, да вообще так уже повелось у крестьян, потому что у сельского человека на хуторе проходит вся жизнь. Кроме того, Лиекуж внешне прост, даже неуклюж, и фамилия Розенберг[3] ему не очень идет. Славный, умный вообще-то человек, известен слабостью к молодым девицам. Это вовсе не значит, что Лиекуж невесть какой развратник, к тому же его зоркая жена, которую в волости величают лиекужской барыней, весьма успешно оберегает честь семьи. Это ей, может, и не очень удавалось бы, когда бы Лиекуж не был немного лентяем, художником или ребенком: он любил наслаждаться зрительно, играть, предаваться мелким мечтам, не слишком тратя силы на их осуществление. Лиекуж из тех, кто зарится на женщин, но не пытается завоевать их — ждет, чтобы они добивалась его сами. Время от времени этому ловкачу везло, всегда какая-нибудь женщина была в него немного влюблена. Свежую, бодрящую струю в жизнь хозяина вносили не только тайные интрижки, но и постоянная ревность, болезненное внимание жены. Будь ее воля, она держала бы одних уродливых батрачек, но в «Лиекужах» самовластно правит хозяин, хотя из-за его внешней кротости это и не всегда заметно.

К работникам в «Лиекужах» относились лучше, чем на других хуторах, почему хозяину нетрудно было нанимать сильных и прилежных батраков. Но это же позволяло взять иногда и не очень умелую работницу, например Алису. Лиекуж всегда знал, что делает, и нанял он ее не случайно. Алису он присмотрел у госпожи Винтер, а потом, ненароком встретив девушку вместе с Ольгой около волостного правления, заговорил с ними. Разговор их принял вполне серьезный оборот; на юрьев день Алиса со старым чемоданом Густава и корзинкой, набитой бельем и разной мелочью, приехала в «Лиекужи».

В то время на большинстве хуторов работники и работницы по старому обычаю жили вместе в просторной людской, там же ели и спали; только на теплое, летнее время перебирались в клеть или сенной сарай. В длинные осенние и зимние вечера, когда гасили свет, каждый, правда, забирался на свое ложе, но частенько постели парней так и оставались холодными до самого утра. Зато на женской половине кипела жизнь и шло тайное веселье. А уж в клети и на сеновале можно было забавляться вовсю.

Еще отец хозяина понял, что выспавшийся работник лучше невыспавшегося и что от ночных утех батрака хозяину пользы мало, и поэтому в новом большом доме были предусмотрены отдельные помещения для батраков и для батрачек. До войны успели достроить только нижний этаж. Лиекужи оказались беженцами, отец заболел тифом и покинул этот мир. Чердачное помещение доделывал уже молодой хозяин и вот недавно закончил его. Батраки спали внизу, а батрачкам отвели общую комнату наверху. Попасть туда можно было, только пройдя мимо хозяйских дверей. В довольно просторном помещении стояли три кровати и два шкафа.

— Ну, милая Алиса, какую выберешь кровать? — по-отечески спросил хозяин.

— Не знаю. Какую, Ольга, ты возьмешь?

— Я — у окна! Никто мимо ходить не будет, да и воздух почище.

Хозяин улыбнулся и вышел.

— Ох! — вздохнула Алиса и обняла Ольгу.

— Что с тобой?

— Боюсь я.

— Чего?

— Справлюсь ли.

— Подумаешь! Не сдюжишь, к старикам вернешься. Ну, пропадет двухнедельное жалованье. Сколько это, если пятнадцать тысяч за все лето?

— Пятнадцать? Обещал ведь всего двенадцать.

— Отец еще три тысячи выторговал.

— Мне тоже?

— С чего это он за тебя просить будет?

Затем Ольга сообразила, что проговорилась, и, чтобы загладить промашку, добавила:

— На свете уж так заведено, что каждый только о себе думает. Да и ты ведь не можешь того делать, что я. Тебе столько платить не станут.

Алиса, подавленная, положила на кровать еще не набитый постельник и начала переодеваться.

Вдруг кто-то без стука отворил дверь. Алиса тихо вскрикнула.

— Ого, какие мы неженки! — проговорила сухощавая, по-праздничному одетая женщина. Уже тронутые сединой волосы по обе стороны пробора завиты, а на затылке уложенная узлом коса. Это и была хозяйка.

— Здравствуйте, — сказали обе девушки в один голос.

— Здравствуйте, здравствуйте, — ответила хозяйка и почему-то презрительно усмехнулась. А может быть, Алисе это только показалось, но похоже было, что новыми батрачками хозяйка очень недовольна. — Как устроитесь, спускайтесь есть!