Особые обстоятельства - [8]

Дверь открыл Софрошкин:

— Что вы тут галдите, друзья?

Мы вытолкнули Натку вперед и ждали, как она выкрутится, некоторые даже повизгивали от нетерпения.

— А я все им рассказала, — пролепетала Натка.

Софрошкин покачал головой, поморгал своими маленькими добрыми глазками:

— Ай-яй-яй, как нехорошо получилось… Никак не думал…

— Да они не верят, — всхлипнула Натка.

— Ну что ж, коли так, подтверждаю, — сказал Софрошкин, оглянулся, подманил нас поближе и понизил голос до шепота. — Тролли сложили эту гору из мусора и земли, что после строительства остались. И прячут в нее ночами свое золото. Сам видел. Только не знаю, как до них добраться, слово особое знать надо. А так — глаза отведут.

Он заметил наши разинутые рты и многозначительно поджал губы.

— Фиг, — сказал Ленька, — будто они не нашли места в лесу!..

— Раньше здесь тоже был лес, — кивнул Софрошкин, — а тролли привыкают к месту. И потом город так разросся, а эти старикашки такие слабенькие: им до лесу тащиться ночи не хватит. А может, здесь у них перевалочная база. Накопят, а потом в лес утянут.

Теперь мы свирепо глядели на Леньку. Но его не так-то легко было пронять. Он потер один ботинок о штанину, потер другой и ехидно спросил:

— А зачем земля-то на горе везде одинаковая, если дверь имеется?

— Ну и что, — сообразил Сеня-очкарик. — Они ее маскируют!

Мы повернулись к Леньке спиной. Софрошкин удовлетворенно хмыкнул и предупредил, чтобы мы не вздумали лезть к троллям, а не то ему придется за нас отвечать.

Вскоре новость разнеслась по всему двору. На бревнах за сараем заседал совет. Перед этим мы ощупали, обстукали, обслушали всю гору. Хоть бы малейший намек на дверь! И тогда Сеня-очкарик, откашлявшись и протерев свои фары, произнес целую речь.

— Мы должны узнать Слово! И мы заберем золото у троллей. И сдадим в музей!

Это было настолько очевидным, что даже у ребят, которые постарше, не нашлось возражений, и совет снова приступил к своим обязанностям. Было решено под страхом смертной казни оберегать тайну горы от взрослых. Всем членам совета придумать самые волшебные слова и завтра утром список этих слов громко огласить перед горою.

Все разошлись по домам в творческих муках. У многих были такие отсутствующие глаза и так горели уши, что встревоженные родители затрясли градусниками. Из окна Ленькиной квартиры доносились знакомые глухие удары, будто там выколачивали ковер.

Мне захотелось еще разочек взглянуть на гору. Все так же желтела на ней вытоптанная трава и торчали безобразные останки репейника. Мне показалось, будто что-то сверкнуло. Но тут я заметил Сеню-очкарика. Он стоял у подножия и бормотал:

— Абракадабра… Араке… Инфекция… Сезам…

Гора не отпиралась.

Меня осенило: а что, если взять да подслушать это Слово от самих троллей! Сегодня же ночью! Я чуть не заорал от восторга и бросился к Сене-очкарику. Но тот уставил свои фары в одну точку и, раскачиваясь, все коверкал, все выворачивал свой язык. Уж и похохочут завтра над ним ребята!

Одному, наверное, будет страшновато: я помнил предупреждение Софрошкина. Но двор на этот раз был пуст, только на лавочке, как обычно, сидели женщины. Как я обрадовался, когда увидел Леньку! Он выходил из подъезда, придерживая штаны и как-то странно, боком, подпрыгивая на босых ногах. Двумя словами я посвятил его в свой замысел.

— Ночью надо дрыхать, — сказал он.

Видимо, лицо у меня сделалось таким несчастным, что он смягчился, хотел потереть о штанину ботинок, но вспомнил, что ботинки арестованы, и мотанул головой:

— Ладно. Да сам увидишь — все это бабушкины сказки.

Условились встретиться у пустыря, когда луна влезет на трубу кочегарки. Больше всего я боялся заснуть и потому, когда в квартире все затихло, сдвинул простынку и матрац и устроился на холодной железной кровати. Но оббегайте столько километров за день по улицам и по двору и вы поймете, почему я мигом задремал.

В ребра меня словно толкнули. В наше окно хорошо была видна труба кочегарки. Небо за нею еще светлело, но луна, выпуклая, глазастая, уже вкатывалась в раму и была такой яркой, хоть книжку читай.

Я ополз с кровати, сунул за пазуху спортивки и, держась на всякий случай за живот, пошел в другую комнату. Отец и мама даже не пошевельнулись. Я открыл дверь в коридор, протанцевал на цыпочках, для убедительности толкнул и тихо закрыл дверь в уборную. Самым опасным казался крючок на входной двери, но он не щелкнул. Теперь оставалось только сбежать с лестничной площадки. Я ликовал. Луна стояла на самой макушке трубы, как большая лампа.

Ленька ждал меня у сарая, его рот то и дело раскрывался и издавал странные звуки, вроде взлаивания.

— Вав, — сказал Ленька, — ерунда все это. — И поежился.

Окна домов чуть поблескивали голубоватыми бликами, непривычными и жутковатыми были безлюдье и тишина, темные тени от сарая и бревен, казалось, двигались. Ленька перестал взлаивать и все замедлял шаги.

— Стой, — шепотом сказал я, — а с какой стороны они подходят?

Ленька пожал плечами. Луна бледно освещала пустырь, гора казалась куда выше, круче и мрачнее, чем днем.

— Залягем за бревна, — предложил я.

— Уж если охота все точно увидать, лезь в яму.