Особые обстоятельства - [10]

— Ну, видал, видал? — тормошил я его.

— Была нужда, болело брюхо.

Сердце у меня упало. Этот тип проспал все на свете.

— Теперь из-за тебя мне никто не поверит!

— Да брось, — неожиданно перешел в наступление Ленька, — сам ты дрыхал, и тебе все приснилось!

Доказательств у меня не нашлось, и я уныло побрел домой. Отец с мамой все так же крепко спали, я бесшумно пробрался в комнату и заснул, будто провалился куда-то.

Когда я вышел на улицу, там никого не было. Предчувствуя недоброе, побежал я на пустырь. В воздухе мелькали лопаты, над горою тучей клубилась пыль, белесая, как мука.

Оказывается, пока я спал, толпа ребят металась у горы, выкрикивая волшебные слова, как вчера Сеня-очкарик. Привлеченный дикими воплями, пришел сам Софрошкин.

— Я ж предупреждал, — с досадой попенял он. — Но коли так пошло, то позвольте преподать вам совет: не тратьте время зазря, берите у меня инструмент. Такая уймища народу! Да мы в два дня снесем гору!

— А если папа не разрешит? — спросила Натка.

— До самого конца все можно сберечь в тайне, — придумал Софрошкин. — Идите-ка поближе… Мы просто окажем, что гора мешает играть в футбол. Никакого обмана не будет, ведь это так, голуби мои, и есть!

Уж если речь опять пошла о какой-то тайне, замолчали даже самые ярые сторонники волшебного Слова. Теперь каждый хотел первым крикнуть: «Нашел!»

— Подождите, — взмолился я. — Тролли добрые, очень добрые!

— Откудова ты знаешь? — усомнился Сеня-очкарик.

— Я ночью был в этой горе. Тролли сами отдадут нам все, когда мы будем сильными и умными…

Софрошкин поскреб в затылке, потоптался и сказал:

— Ну и что? Ну и что? Может, ты и был у них. Да ведь они глаза тебе отвели. Я вот уже старик, а почему мне они не отдали ничего? — Он победоносно поглядел на меня. — И нечего ждать, пока эти хитрющие и злые старикашки отдадут свое золото. Мы сами возьмем его!

С этими словами Софрошкин вскинул руку, потом взял лопату и протянул ее мне. Я-то знал, какие они, эти маленькие тролли. Но я не мог нарушить законов нашего двора, и вместе со всеми начал врываться в гору. Ленька тоже дергал лопату и все посматривал на меня с ехидной усмешечкой.

Под тонким слоем перегноя оказались длинные щепки, куски извести и цемента. И вдруг Сеня-очкарик, позабыв всю свою ученость, взвизгнул и принялся исполнять какой-то дикий танец. Все бросились к нему, а он держал на ладони круглую блестящую монетку и вопил, словно монетка прожигала кожу насквозь. Знатоки определили, что это гривенник… Да, кажется, был гривенник, отчеканенный совсем недавно. Я не видел в подвале троллей таких монет и хотел обратиться к управдому за разъяснениями. Но Софрошкин о чем-то говорил у подъезда женщинам.

Даже Ленька теперь нажимал что есть силы. И вот что-то крякнуло под его лопатой, и он поднял бутылку. Это была не такая бутылка, из которой вылезают всякие джины, тряся бородой и полотенцем, обмотанным вокруг головы. Это была обыкновенная поллитровка зеленоватого стекла с отбитым горлышком, и на этикетке было написано: «Особая московская».

— Пьют гады, — сказал Ленька.

Натка хихикнула в мою сторону:

— А ты говорил — добрые!

Я опять промолчал, потому что знал: тролли обиделись и заколдовали гору…

Через два дня она была срыта до основания, постепенно перетаскана на носилках к грузовику, который где-то раздобыл Софрошкин.

Все взрослые хвалили управдома за выдумку.

— Ну вот, — собрав нас и потирая руки, ликовал он. — Ударные субботники закончены, теперь гоняйте мяч: сколько вам вздумается…

Большинство ребят вряд ли верило в существование троллей — всех, наверное, просто увлекла игра. Но я-то верил, я-то видел этих старичков, и с тех пор не мог смотреть на Софрошкина и в футбол на пустыре не играл.

Обида

I

— Теперь пойдешь по рукам, — желчно сказала сестра и поджала бескровные губы.

Она всегда по утрам просыпалась раздраженной, ей недавно стукнуло двадцать девять, а никто еще не провожал ее за полночь до подъезда, никто погибельно не зацеловывал, она злилась на весь белый свет, желтела и усыхала. Как все неудачники, она всегда считала себя правой, тем более, что когда-то верно предсказала Сонечкино падение. А Сонечка пренебрегла, Сонечка, невзирая на непростительную свою молодость, уже успела нагулять ребенка, легкомысленно выносила, родила и вот опять не слушает сестру, которая желает ей только добра, и собирается — страшно подумать — в ресторан официанткой.

— Чего тебе в химчистке не работалось? — нудила сестра, барабаня по лицу щепотками пальцев, вбивая в тонкую, как папиросная бумага, кожу какой-то пахучий крем. — Сидела в тепле, в покое, квитанции выписывала… Рассчиталась!.. Сперва бы со мной посоветовалась, я ведь тебе не чужая, я ведь вместо матери тебе… О сыне-то хоть подумай!..

Толик пыхтел от натуги: воевал с чулком, самостоятельно пытаясь натянуть его на толстенькую, точно ниточками в нескольких местах перевязанную ножку, и, хотя у него ничего не получалось, не сдавался и не ревел.

— Давай, давай, сейчас в ясельки потопаем, — подбадривала его Сонечка, не вникая в жужжание сестры, тоже одевалась, мурлыкала себе под нос: «Яблони в цвету, како-ое чу-удо», — чтобы позлить сестру, а вообще-то у самой на сердце кошки скребли.