Особняк на Почтамтской - [39]

Мужика распарило; пока бежал чрез реку, он по-рыбьи хватал воздух ртом, из-под шапки пот бежал струями, даже с бороды капало. Затуманенным взглядом окинул барыню, наблюдавшую за ним. Хотел крикнуть на лошадь, но изо рта вырвался только сиплый звук.

Больше Елену Павловну ничто не отвлекало от цели, ради которой она пришла, ради которой приходит сюда ежегодно каждую весну. Для нее это стало потребностью, ритуалом. Возможно, сегодня река вскроется, и больше ей нечего будет делать здесь до следующей зимы, когда Ангара снова станет. Злополучная прорубь каждый раз появлялась на том же самом месте. Или ей только так кажется, а на самом деле место, где вырубают лед, чтобы можно было брать воду, перемещается? Никто же ведь не вымеряет, когда начинает долбить лед. Несколько раз она нарочно приходила смотреть. Мужики с ломами и пешнями спускались на застывшую реку, немного медлили, потом один из них ударял ломом. И вмиг начиналась дружная работа. Не проходило и получаса, как прорубь бывала готова.

Картину гибели брата Елена Павловна составила только в воображении. Как это случилось, она знала лишь в пересказе. С очевидцами не разговаривала и не стремилась к этому, напротив, избегала. Более всех ее донимала Глаша: той просто необходимо было поплакать и поговорить. Елене Павловне приходилось одергивать ее:

— Глаша, не смей говорить про то, чего не видела!

Девка с простодушной искренностью вскидывала глаза на рассерженную барыню. Она настолько вжилась во все подробности, столько раз повторяла их, что ей уже самой казалось, что она видела все воочию.

Но как бы там ни было, свое дело Глаша сделала: воображение Елены Павловны работало по ее подсказке.

К тому времени, когда на берегу появился помощник пристава, там уже собралась толпа. Городовые с трудом удерживали любопытных, не подпускали к проруби и к месту, где на льду растеклась кровь.

— Господа. Господа, нельзя так, — увещевали они солидных горожан. Мальчишек прогоняли, не брезгая тумаками, мужиков и баб из простонародья гнали в шею. Словом, поддерживали порядок.

Михаил Павлович спустился на лед, полицейские почтительно расступились, околоточный отдал рапорт. Праздная публика на время затихла, нетерпеливо ожидая, какие же действия предпримет прибывший к месту происшествия полицейский чин. Михаил Павлович не спеша обошел вкруг кровяного пятна, приблизился к проруби, заглянул туда, в подледную глубину. Сквозь полуторасаженную толщу воды можно было разглядеть каменистое дно, и поэтому казалось, что глубина не столь велика. Более минуты стоял он у края проруби при наступившей тишине. Потом — видевшие только ахнули, так внезапно все произошло — вдруг пошатнулся, теряя сознание, вскинул руку. Околоточный надзиратель, бывший неподалеку, не успел подскочить. Михаил Павлович сделал один неверный шаг и — потерял равновесие. Стоявшие поблизости услышали, как булькнуло. Даже брызг не вылетело из проруби на лед.

«Зачем ты сделал это, Миша? Зачем?!»

Ни тогда, ни после не верила в то, во что верили все: будто бы у Михаила Павловича случился внезапный приступ, закружилась голова, он на мгновение потерял сознание и невзначай оступился в прорубь.

Не головокружение было причиной смерти брата. То было самоубийство.

Он стоял перед неразрешимой задачей: либо поступиться честью, либо… либо обесчестить сестру, ее семью. Ведь он так же, как и она, догадался обо всем: и о связях Ивана Артемовича с контрабандистами и что он убийца.

Труп нашли только в середине лета. Его прибило к острову ниже монастыря, и он застрял там, зацепившись за ветви смородинника, свисающие в воду.

Погребение состоялось в начале июля. Стояла нестерпимая жара, а когда шли с кладбища, разразилась гроза.

С реки возвращалась, как с кладбища. Всегда ее охватывает такое чувство. Даже бывая на могиле, она не испытывает подобного состояния. Будто не там он, не в земле погребен, а здесь — подо льдом. Летом, когда река вскроется, этого чувства у нее уже не возникает.

…Возвращалась, как с кладбища, в немилый дом. И этот, новый, каменный особняк, предмет зависти многих знакомых и незнакомых, не осчастливил. Ей всерьез казалось, что счастье поселится в его стенах. Оттого она так торопила, настаивала, чтобы строительство начали немедленно.

— Я не могу жить в этих стенах! Не могу! Они давят. Душу давят!

Иван Артемович не спорил, напротив, потакал ее причуде. Строили быстро и хорошо. Муж не поскупился на затраты. Архитектор советовался только с Еленой Павловной. Иван Артемович в это дело не вмешивался, устранился с самого начала. Особняк получился на славу — стал украшением всего квартала. И внутри отделан наилучшим образом. В его внешности сочетаются и красота и скромность. Не стало теперь парадного крыльца, нахально выступающего в улицу. Парадный вход со стороны смотрится непритязательно. Зато откроешь дверь — посетителя встречает широкая лестница с мраморными ступенями, ведущая наверх.

Постройкой каменного особняка Иван Артемович замаливал грехи. Хотя откровенного разговора между супругами не происходило, он догадывался, что ей многое известно. По смерти Миши дело об участии Валежина в бесчестных махинациях и связях с контрабандистами не получило завершения. В убийстве Виктора Пригодина его даже не заподозрили, посчитали делом рук тех же бандитов, которые расправились с неким Степкой Антиповым, их же сообщником.