Особняк на Почтамтской - [36]

Теперь ему никто не мешал. Он не спеша обошел вокруг места, где лежал труп и где растеклась кровь. Ясно было, что смерть настигла Пригодина мгновенно в том месте, где осталось кровавое пятно. Убийца волочил его к проруби и почему-то не исполнил задуманного до конца, оставил труп в нескольких шагах от ее края. Слышалось, как там, в подледной темноте, ровно шумела текущая вода.

Невдалеке меж торосов почудился металлический взблеск. Михаил Павлович подошел и увидел нож. Нельзя было уверенно сказать, есть на нем кровь или нет. Михаил Павлович обернул лезвие носовым платком и спрятал находку в карман. Если нож запачкан в крови, она растает и может запачкать подкладку кармана. Лучше пожертвовать носовым платком.

Теперь нужно было проверить, что интересного находится в карманах убитого. Ничего особенного не обнаружил: носовой платок, портсигар и небольшую записную книжку в изящном кожаном переплете, к которому на торце приделан специальный футляр для карандаша. Он пролистнул книжку, в ней были какие-то записи, которых при лунном свете невозможно прочесть. Книжку он также положил себе в карман. За пазухой у убитого в нагрудном кармане обнаружил заряженный револьвер. Находка наводила на размышления. Виктор Пригодин был вооружен, а тем не менее позволил убийце приблизиться и нанести удар ножом. Значит, не ожидал подобного исхода.

Судя по тому, что ему рассказала сестра, убийцей был не кто иной, как Иван Артемович. Скорей всего он совершил злодейство в одиночку: где бы ему среди ночи в считанные минуты сыскать сообщников?

* * *

Привычка подниматься чуть свет взяла свое. Навряд ли он спал больше двух часов. Но делать нечего: недосуг ему сегодня нежиться в постели.

По обыкновению, выпил свою утреннюю чашку крепкого чая со сливками. На этот раз она не взбодрила его. То была не усталость. Он и в обычные дни спал помалу и никогда не мучился от этого: достаточно было ему выпить утренним чай, как необходимая бодрость возвращалась к нему. Нет, не физическая усталость угнетала его. В его жизни это была не первая бессонная ночь. Прежде в подобных случаях у него удваивалась энергия: утром его охватывало нетерпение, хотелось действовать. Сегодня он непроизвольно тянул время.

Да, собственно, и некуда было сейчас приложить энергию, будь она у него: дело было ясным. Преступник известен, изобличить его задача не сложная. Остальное: установить мотивы убийства и степень виновности не входит в задачу полиции.

Вспомнил про нож, подобранный на льду. Даже испугался: мог ведь выронить невзначай. Вчера эпизод с находкой ножа каким-то непостижимым образом выпал из памяти. Будто затмение нашло. Очень странное, необъяснимое затмение. Нож, может быть, главная улика. Все остальное можно опровергнуть, объяснить стечением обстоятельств…

Находка лежала в кармане шинели. Платок, которым он обернул нож, присох к лезвию, запачкался в крови. На металле крови совсем не осталось, вся впиталась в ткань, только на рукоятке немного присохла. Рукоятка из черного дерева, резная, с мелкой насечкой, кровь залипла в пазах. Вчера Михаил Павлович не ошибся, нож знаком ему, хотя опознать его в темноте было трудно, да он и не разглядывал. С одной стороны на лезвии у основания клинка в обрамлении узорчатого рисунка изображена сельская церквушка на берегу пруда, на другой стороне наискось и изгибом надпись «Златоустъ». Тот самый охотничий нож, которым Иван Артемович не однажды похвалялся, заявляя, что хотя он и не любитель, а все необходимые принадлежности для охоты у него имеются: по случаю приобрел охотничье снаряжение. До сих пор оно служило ему только лишь как украшение. Второго такого ножа в Иркутске навряд ли сыщешь — штучная работа.

Окровавленный платок Михаил Павлович выбросил в помойное ведро, предварительно испачкав сапожным кремом. Нож вымыл под рукомойником, потом долго, трижды намыливал руки, умывался, не жалея воды. Еще и одеколоном протер пальцы и почистил под ногтями.

Не найдя подходящей тряпицы, завернул нож в кожаный лафтак, который у него остался с прошлого года, когда ему чинили седло, и хранился в столе не столько для возможной надобности, сколько по забывчивости. Насколько он помнит, ножны к охотничьему ножу были деревянные с оковкой из серебра.

Обвязав кожаную укладку тесьмой, чтобы не развернулась, положил свой трофей обратно в карман шинели. Он еще не решил, как ему поступить.

Вначале нужно было навестить сестру. После уже наведается в часть, займется делами.

Город неузнаваемо переменился. Вернее сказать, у Михаила Павловича возникло такое чувство — город переменился. А что именно переменилось, он не смог бы сказать. Во всяком случае, глазом этого не заметишь. Никогда прежде не улавливал он сытного запаха из пекарни Митиных, смешанного с приторной вонью из прачечной мадам Кухляевой — непереносимая смесь. Да еще сюда же накладывалась гарь из трубы дома Медведевых. Черт знает что они там жгут! Все эти разные запахи то смешивались, то достигали обоняния Михаила Павловича каждый раздельно. Под ногами похрустывало не столь громко, как накануне, без истошного визга. Но было холодно и ветрено. Ветер врывался в лабиринты дворов и улиц с Ангары, взвихривал редкий мусор и снежную пыль, вылизывал затверделые сугробы и зеркально оглаженную колею посреди улицы. Кажется, никогда прежде он не замечал в Иркутске такой погоды: не весна еще, но и не зима уже.