Особняк на Почтамтской - [37]

В знакомом обличье домов и заборов неожиданно проглянула не замечаемая прежде душа города. И была она на редкость неровной, пестрой, как душа раскаявшегося грешника — ничто еще в ней не определилось окончательно. Уж куда как привычный глазу дом Валежиных предстал чуждым, словно увиденным впервые. Поразило несоответствие его составных частей: боковая, выходящая во двор бревенчатая стена с угрюмыми кирпичными выступами не увязывалась в одно целое с нарочито игривой формой парадного крыльца, бесстыдно выпятившегося в улицу.

Поэтому ему удивительно было встретить в прихожей обрадованно улыбающуюся Глашу: девка вела себя так, как будто ничего не произошло, как будто особняк Валежиных продолжал жить своей обычной жизнью. Приняла у него шинель и папаху, торопливо горячим полушепотом известила, что Ивана Артемович дома, внизу, вернулся только утром, отлучался по делам, Елена Павловна в детской с няней и малышами, как всегда в это время.

Вот эта обычность происходящего более всего и ошеломила Михаила Павловича. Зачем же он торопился сюда, а не направился в часть, где ему надлежало сейчас находиться?

В зале пусто, дверь в бутафорный кабинет хозяина чуть приотворена. Михаил Павлович машинально шагнул туда. Кабинет бестрепетно принял его в свою чинную обстановку. Единственное, что отличало его от присутственного места в приличной конторе, так это два семейных портрета. В конторах тоже случаются портреты, однако ж не такие. Впрочем, разница не очень и велика. Стол, стулья подле него будто застыли в ожидании хозяина и посетителей.

Михаил Павлович машинально обошел вкруг стола, как бы примериваясь, на который из стульев ему сесть. За дверью раздались шаги, по звуку узнал своего зятя. Иван Артемович, по-видимому предупрежденный Глашей, не выказал удивления, застав гостя. Михаил Павлович, не скрывая любопытства, пристально наблюдал за ним. Пожалуй, даже до неприличия пристально. Ничего особенного, никаких чувств, подобающих человеку, несколько часов назад совершившему убийство и проведшему ночь в постели любовницы, не отразилось на лице Валежина. Улыбка показывала радушие, слова произнес обычные:

— Рад видеть.

Прежде Михаил Павлович всегда отвечал: «Я так же».

На этот раз медлил. И даже затянувшаяся пауза, похоже, ничуть не насторожила, не обеспокоила Ивана Артемовича.

— Так уж и рад? — усмехнулся Михаил Павлович, не отводя глаз от лица зятя.

— Видит бог.

Лицо вроде бы безмятежное, но взгляд настороженный, бегающий; глянул на Михаила Павловича и тут же отвел глаза, сделал вид, будто его внимание привлекли карты, разбросанные на столе. Они так и лежали со вчерашнего, своей неуместностью искажая чинную обстановку рабочего кабинета.

— Это я вчера раскладывал пасьянс. Интересная комбинация выпала. Просил Глашу не трогать. Ты уж ее извини — моя вина. Зайти вторично, закончить расклад, позабыл.

— Сроду не раскладывал пасьянсов. Кроме как игры на деньги не признаю карт. Баловство. А на деньги играешь — риск, азарт, смелость. Смелому бог помогает.

— Как знать. Не во всякой поговорке правда.

— Вот как ты о народной мудрости. Свысока?

— Народ из людей состоит. Люди разные — встречаются и людишки. Одним поговорка люба, другим претит. Да полно! — оборвал он себя. — Разве об этом должна сейчас голова болеть?

— Да моей вроде бы не с чего болеть, — деланно рассмеялся Иван Артемович. — Давно не прикладывался. Это у вас сегодня, слышал я, большие хлопоты?

«Неужто и в самом деле с него как с гуся вода?»

Пристально впился глазами в Ивана Артемовича. С долей злорадства подумал: «Болит, болит у тебя головка. Притворяешься, что не болит! Вон как глаза прячешь, в лицо не взглянешь. Не такой уж ты железный, каким хотел бы представиться самому себе».

Вспомнил про нож, оставленный в кармане шинели.

— У кого-то и помимо нас болит головка. Должна болеть!

— Загадками говоришь. У кого же?

— Неужто непонятно у кого? У того, кто убил Пригодина.

— Ну… Его ведь сначала изловить надо. Потом доказать, что он убил. Думаете, сам придет и сознается?

— Бывало и так. Редко, верно. Здесь не такой случай. Уж больно хладнокровно убил. Пригодин до самого последнего момента не заподозрил убийцу.

— А это откуда известно?

— У убитого в кармане заряженный револьвер был. Заподозри неладное, так не дал бы приблизиться. Чтобы убить ножом, надо рядом стоять.

— Заряженный револьвер… — пробормотал Иван Артемович.

Михаил Павлович изучающе смотрел на него: какая-то мысль не давала Ивану Артемовичу покоя.

— Заряженный револьвер, — повторил он сомнамбулически.

— Да, да, заряженный. Во внутреннем кармане. Достать его секундное дело. Револьвер все же надежней ножа, хотя бы и самой искуснейшей выделки, штучной работы.

Взгляд Ивана Артемовича на мгновение скрестился с взглядом шурина. Похоже было, какие-то слова вертелись у него на языке, но он так и не произнес их. Отвел глаза.

— Ты погоди, не уходи. Через секунду вернусь, — предупредил Михаил Павлович. — Вещицу одну занятную покажу.

В прихожей никого не было. Быстро извлек из кармана нож, обернутый в кожаный лоскут. Иван Артемович стоял на прежнем месте, завороженно глядел на Михаила Павловича.