Особняк на Почтамтской - [38]

— Должна у злоумышленника болеть голова, — добивал его тот. — Нож, на весь город другого такого ж сыщешь. Улика!

— Так полицейские нашли нож? — вдруг встрепенулся Иван Артемович. Ожившим взглядом уставился на руки Михаила Павловича.

Прежде чем развязать тесьму, Михаил Павлович рукавом мундира сдвинул карты на край стола. Нож выпал из свертка, прежде чем он развернул его. Лоскут, оставшийся в руках, Михаил Павлович скомкал и швырнул в мусорную корзину под стол.

— Где его нашли? — негромко, чуть ли не шепотом спросил Иван Артемович.

Сейчас только Михаил Павлович как следует пригляделся к нему, до этого замечал одни глаза. Против обыкновения, борода была причесана не аккуратно, топорщилась на одну сторону. И то, что он был в домашнем халате, небрежно подпоясанном, — все это, хоть и незначительные отклонения, невольно разрушало привычный облик внешности — не таким Михаил Павлович видел его прежде.

— Между торосами, в трех шагах от тела нашли. Убийца хотел в прорубь бросить, да промахнулся.

— Невзначай выскользнул из руки. Я хотел обтереть, а он выскользнул. Как раз почудилось — булькнуло в проруби. Подумал, нож.

С минуту оба молчали. Потом Иван Артемович осторожно потянулся к рукоятке, тронул ее кончиками пальцев, но взять не решился.

— Он, когда говорил со мной, руку держал за пазухой. Я думал, пальцы отогревает: у него на правой руке не было перчатки.

— Перчатку нарочно снял, без перчатки удобней. Ему проще было убить.

— Зачем я ему мертвый? С мертвого взятки гладки. Ему деньги были нужны.

— Ты ему обещал? Долг за тобой был?

— Был должен. Сказал: пойдем на ту сторону, там у меня тайная квартира, в ней наличными держу. Он поверил.

— А там только любовница молодая. Если и есть у нее наличные, так мелочь: на побрякушки да на наряды.

— С чего взял: любовница?

— Так ты же у нее ночевал. Глафирой звать.

— Выслеживали?

— Сообщники твои по контрабанде на след привели. Рано или поздно должно было случиться.

— Теперь что? В тюрьму? Сестру и своих племянников позорить!

— Не я же опозорил.

— О, разумеется, не ты. Я! — выкрикнул Иван Артемович, его лицо вдруг сделалось бледным. — Я, — повторил он чуть слышно.

Михаил Павлович глядел на него изучающим взглядом. Ни жалости или сострадания, ни ненависти или презрения не испытывал. Никаких чувств к своему зятю не возникло у него.

Как давеча Иван Артемович, так теперь и он кончиками пальцев дотянулся до ножа, легким толчком пихнул его к Ивану Артемовичу.

— Можешь забрать. Не хочу зорить твою коллекцию. Другого такого ножа не найдешь.

Выходя из кабинета, Михаил Павлович в зеркале вскользь увидел, как Иван Артемович молниеносно схватил нож и спрятал в столешницу.

Выйдя из дому, недолго постоял на крыльце, раздумывая. Только что он совершил поступок, которому не будет прощения никогда. Покрыл своего зятя. Да нет, не только что, а еще ночью, когда подобрал нож и завертывал его в платок. Уже тогда, еще не осознавая, он готовился совершить подлость.

Ну а если бы он поступил как должно? По совести? Тогда что?

Вдоль Харлампиевской несколько мальчишек и женщина торопились в сторону Ангары. Разговаривали громко, возбужденно. Звонко на всю улицу разносились мальчишеские голоса:

— Кровищи! Аж дух заняло, как глянул.

— В прорубь хотели, а тут полиция — едва ноги унесли!

Женщина молодая, востроглазая, бегло скользнула взглядом по фигуре полицейского пристава, застывшей на парадном крыльце, что-то негромко сказала мальцам, те как по команде обернули к нему возбужденные любопытные лица.

«Пойду, гляну: что там».

Молодуха, шедшая в компании подростков, то и дело озиралась на него. О чем-то они все время судачили, невольно понижая голоса.

Вдруг представил, как он войдет в церковь, прихожанки обернутся на него, начнут шептаться промеж собой:

— Сестру родную и племянников не пожалел — зятя в тюрьму спровадил.

— Этакий ни отца, ни мать не пощадит.

— Чин ему за это прибавят.

И ведь точно так бы и было, поступи он, как велит ему долг. Его бы и считали злодеем, а Ивана Артемовича жалели.

Где же выход?

Выхода он не видел.

Эпилог

Прошло четыре года.

«Четыре года, один месяц и…» — в уме подсчитывала Елена Павловна, стоя на берегу.

Ангара вот-вот вскроется. Утренники еще бывали студеными, дорожная колея за ночь леденела, но на санях по городу уже не ездили. В сани запрягали, только когда нужно было за город.

По льду с той стороны шли две санные подводы. Хотя всем известно, какая опасность подстерегает сейчас на реке, но неймется — рискуют. А ведь чуть ли не каждую весну гибнут во время ледохода. Пешего или конного застанет ледолом посреди Ангары, спастись можно только чудом. Лед взламывается с пушечным гулом и начинается светопреставление. С берега с безопасного места наблюдать и то сердце цепенеет от страха.

Лошади трусили быстрой рысью. Возница бежал поперед саней рядом с конем и беспрерывно крутил вожжами у себя над головой. Стегать лошадь надобности не было: видно, и она тоже сознавала опасность, стригла ушами, прислушиваясь, не прогремит ли с верховий предостерегающий залп, которым всегда сопровождаются разрывы ледяного покрова.

На сей раз обошлось, подводы благополучно достигли берега. Лошаденки сразу перешли на тяжелый медленный шаг. Взъезд уже оголился от снега, сани заскрипели по галечнику.