Особенный год - [11]

Целый год он был командиром нашего отделения. За все эти триста шестьдесят пять дней он лишь один-единственный раз оступился, и то я навсегда запомнил этот день… И если кто-нибудь из наших общих знакомых спрашивал меня, какого я мнения о Варью, я невольно отвечал на вопрос: «А почему ты меня об этом спрашиваешь?» И все из-за одного-единственного дня, вернее, из-за одного часа даже.

Однажды командир вызвал к себе Варью и за что-то отругал его. Отругал, разумеется, не при нас, а в канцелярии, откуда до нас доносились лишь обрывки слов. Варью, красный как рак, вошел к нам в комнату и приказал отделению построиться. Затем он повел нас во двор и под каким-то предлогом гонял до седьмого пота.

Было это всего один раз, продолжалось не более часа, и это за целый год, когда ежедневно и ежечасно наши сердца бились в унисон с его сердцем. И все же до сих пор я не могу забыть этот случай. До сих пор, когда меня спрашивают, считаю ли я Варью хорошим человеком, перед моим мысленным взором встает эта несправедливая экзекуция. И я отвечаю на этот вопрос, только если его повторяют снова и снова, так как решаю в душе, что не стоит жестоко судить хорошего человека только за то, что он один-единственный раз совершил ошибку.

Ефрейтор поднял голову и произнес:

— Это был первый и последний случай… Я разозлился на них: они шумели сильно, баловались…

Сказав это, он замолчал. Я уже овладел собой и спокойным тоном сказал:

— В моей роте вы не останетесь.

— Товарищ капитан, не откомандировывайте меня… — взмолился Никош. — Не выставляйте на позор…

— А почему вы не думали о позоре тогда, когда издевались над товарищами?

— Я не исправлю, только не отсылайте меня!

Внутренний голос шепнул мне в тот момент: «Хватит! Не мучай его больше! Для него и это будет уроком. Он и так поймет, что вся его служба теперь висит на волоске. К тому же он обещает исправиться… Из него еще получится хороший командир отделения. Он так молод, и ему пока не приходилось никого воспитывать. Неопытен он и не всегда сразу видит, что хорошо, а что плохо… Помоги ему, и со временем все исправится. Солдаты об этом забудут, простят его. Заметят, что он изменился к лучшему, и будут рассматривать этот инцидент как случайную ошибку…»

Да, так можно было поступить. Можно было примириться с ним, забыть и ждать, когда все наладится.

Однако я решил по-другому. Пусть обо мне что угодно говорят, но я не мог простить Никошу его проступка. Я твердо решил откомандировать его из роты. Иначе я поступить не мог. И сделал это потому, что решил показать всем младшим командирам, что никому из них не позволено нарушать уставные требования и законы армейской жизни. Пусть они знают, что я строгий, но справедливый командир и что воспитывать подчиненных нужно тоже строго, но в то же время справедливо, короче говоря, так, как этого требуют уставы.

Тот, кто подумает, что мне было не трудно принять такое решение, сильно ошибется. В душе мне было жаль Никоша, который так хорошо учился в школе младших командиров, хорошо служил и вдруг в течение нескольких минут испортил свою репутацию.

Тоном, не допускающим возражений, я сказал Никошу:

— Я откомандирую вас из роты. Здесь вы все равно работать уже не сможете.

Ефрейтор ушел от меня сам не свой.

БУРНЫЕ ДНИ

И вот Никоша уже нет в моей роте. На следующий день после позорного инцидента я повел его к комбату, после чего он сдал числящееся за ним имущество и получил новое назначение.

Перед самым отъездом он пришел ко мне в канцелярию. Он был очень опечален своим откомандированием.

— Я хотел сделать как лучше… — начал он тихо и смущенно, — думал, что так тоже можно… Теперь вижу, что поступил очень плохо. Вчера еще я сердился на вас за то, что вы выгнали меня из роты… прошу вас извинить меня за это. Вы, конечно, правы. Теперь только я понял, что значит быть обиженным… Я их обижал и теперь не имею права, товарищ капитан, просить, чтобы вы не поступали со мной так же…

Я был убежден, что в отношении Никоша поступил абсолютно правильно, и потому не собирался долго беседовать с ним.

Никош, нахмурив брови и печально посмотрев на меня, сказал:

— Младший сержант Сабо был, конечно, не прав… Теперь я уже понял… но поздно.

— Какой еще Сабо? Какое он имеет отношение к вашему проступку?

Никош был уже у двери, но остановился и повернулся ко мне.

— Он был моим командиром отделения в школе младших командиров.

— Вы хотите сказать, что от него вы и научились подобным штучкам?

— Да, от него. Я ведь тоже «плавал на лодке» первую неделю… Правда, всего один раз. Стоило Сабо только подмигнуть, как мы уже знали, что нам нужно было делать. Авторитет он себе завоевал.

— Вы боялись его? — спросил я.

— Еще как боялись! — признался Никош. — Свободно мы дышали только тогда, когда уходили в увольнение.

— И вы решили завоевать себе такой же «авторитет»?

— Не совсем такой. Просто я хотел, чтобы новобранцы поняли, что приказ — это приказ и его нужно выполнять даже тогда, когда он кажется унизительным. Я хотел доказать, что в отделении я полновластный командир.

— Вы же знали, что не имеете права отдавать подобные приказы!

— Я хотел сделать как лучше.