Особая должность - [60]

— А потом он должен вывести нас на своего резидента. Об этом мы уже толковали и с вами, и с Мансуровым.

— Еще одно неясно, товарищ полковник, — заметил Гарамов, — женщина эта, убитая... Откуда знала она Роберта. Предположим — любовная связь, но он же не назвался бы подлинным своим именем?

Демин и сам задумался.

— Жизнь нам ответит, — заключил он. — Когда-нибудь... Пока важно другое: Наиля Гатиуллина встала у него поперек пути. Всегда находятся люди, которые загораживают дорогу врагу. Вот даже — медсестричка эта. Протопопова... Вы приобщили, Лев Михайлович, к делу ее письмо?

— Передала мне целый роман, — Коробов полистал объемистую тетрадку. — «...Тревожная мысль будоражит меня снова и снова, и побуждает взяться опять за перо. Этот красивый мужчина, который так неожиданно и по-хозяйски вошел тогда на рассвете в комнату к Степану Онуфриевичу... Едва заслышав шаги его, я укрылась с головой. От стыда и от страха — тоже. Нет сомнений: он принял меня за Скирдюка. И вот теперь всплыли в памяти какие-то странные речи, которые он произнес в тот роковой час. Он говорил что-то о том, что ему надо укрыться дня на два и что теперь настала очередь Скирдюка. «Платить золотой дружбой за золото». И как раз вскоре после этого Скирдюк вынудил меня дать ему шесть порошков люминала». И так далее, — Коробов вложил тетрадь в папку. — Самое главное: и она спохватилась! Понятно, почему долго молчала. Какой женщине охота сознаваться, что ее застали у мужчины? Однако и Протопопова даже через свой стыд перешагнула, когда почувствовала, что происходит что-то неладное.

— А Зурабов молчал, хотя он знал больше всех, — произнес, выпятив губу, Гарамов. — Он же один был неподалеку, когда произошло убийство. Правда, позвонил в комендатуру, но и то — из шкурных побуждений.

— Я же говорил: одного поля ягоды — что шпион, что хапуга, — Демин надел шинель. — Отдыхайте, — повторил он, — сапоги разрешается снять.

Они остались вдвоем.

— Что-то мы не слушали, Лева, сегодня, как там на фронте?

— Пытаются немцы из Котельной к Калачу пробраться, только клещи наши, кажется, крепкие. — Коробов уже лежал, с удовольствием вытянув во всю длину ноги. — Гад же этот, Роберт, внушал Скирдюку: через полгода немцы в Ташкенте будут. А вышло, зажали их, да еще как! Слышь, Аркадий, — произнес он погодя, — проходили мы когда-то в училище такую тему: взаимодействие родов войск. Про всех там упоминали, даже про начальника клуба, не говоря уже о танкистах. Какая у кого роль на войне, а вот про наш род — ни слова...

— Спим, Лева, — откликнулся с раскладушки Гарамов. — Как поют по радио: «Нынче у нас передышка, завтра вернемся к боям», — помолчал и добавил: — Беру на вооружение твой урок.

* * *

Года три спустя, уже после войны, оказался Коробов в Поволжье. Дела были окончены, оставалось еще время до поезда, он бродил по крутым улицам старинного города, по набережной и тут вспомнилось дело Скирдюка. Теперь оно представлялось давним, однако встревожила всплывшая вновь загадка: каким образом, откуда могла знать немецкого агента простенькая работница? Тогда в 43-м, в напряжении и горячке будней «Смерша», выяснить это не сумели. Посылали, правда, особое поручение приволжским коллегам, но у тех, очевидно, были заботы поважней: ответ получили о том, что в списках учащихся нефтяного техникума Роберта Замдлера не оказалось. Впрочем, знакомство могло состояться и на стороне, где угодно. Важно, что Наиля узнала Роберта и раскрыла его подлинное имя. На том и остановились.

И все же, повинуясь неясному для него побуждению, отправился сейчас Лев Михайлович Коробов в нефтяной техникум.

Он прошел гулкими пустыми коридорами (пора была каникулярная) и заглянул, сам еще не зная зачем, в актовый зал. Здесь вдоль одной из стен расположился своеобразный музей этого скромного учебного заведения: витрины с документами и книгами, фотоснимки, кубки за спортивные победы, вымпелы, грамоты и прочие свидетельства негромкой славы.

Как случалось с ним не однажды, шел он повинуясь едва уловимому внутреннему приказу, и словно сами собой попались на глаза альбомы: «Наши достижения в спорте», «Научная работа», «Труд и песня».

Он полистал один, другой. Не очень внимательно, но вдруг показалось, мелькнуло что-то знакомое. Вгляделся и увидел Наилю рядом с пианистом в роговых очках. Еще раз всмотрелся и убедился: точно — Замдлер! Как сообщала подпись, это под его аккомпанемент исполняла лирическую песенку учащаяся третьего курса Наиля Гатиуллина. Хрупкая большеротая девушка со смутной тревогой в светлых глазах.

— Я возьму эту фотографию, — не то попросил Коробов, не то поставил в известность сопровождавшего его парня из комсомольского комитета. Тот, спасаясь от неловкости, помассировал затылок, бритый едва ли не до самой макушки, потоптался тощими ногами, торчащими из широких кирзовых голенищ.

— Знакомая? — он по-свойски, но как-то неловко указал глазами на Наилю. Коробов кивнул.

— Где же вы с ней могли встречаться? — в раздумье произнес парень. — Она же еще перед войной окончила техникум и уехала куда-то по назначению.

— В Ташкент.