Особая должность - [56]

Скирдюк и чувствовал себя негодяем, и был таковым, и всё же, — Коробов был уверен в этом, — не без омерзения к самому себе подчинялся он Роману. Не видел, как по-другому спасти и собственную шкуру и единственное на свете, что Скирдюку было и впрямь дорого — жену Галю и сынишку Миколку. Однако, когда свершилось ужасное, когда упала Наиля, пытаясь спасти в последний миг его — подлеца, когда воочию встала перед ним неотвратимость расплаты, — открылась и вся глубина пропасти, которую он для себя вырыл. Тогда Скирдюку впервые захотелось умереть. Но и тут оставался он собой — себялюбцем прежде всего: «Пусть расстреляют скорей, чтоб только ничего про Ромку не узнали. Тогда Галя с Миколкой не пострадают...»

Вот что удалось сломать в Скирдюке Коробову. Вот на что не жаль было сил. Вот что заставило его сдержаться даже тогда, когда преступник посмел потянуться скрюченными пальцами к его горлу.

И напрасно посмеивался вообще-то неплохой товарищ и достаточно расторопный контрразведчик Гарамов (просто у него стиль работы был иной), когда Коробов, начиная очередной допрос, включал репродуктор, будто бы для себя, но и арестованный, разумеется, тоже прислушивался к каждому слову сводки Совинформбюро.

— Ты что, Лева, политинформации с ним проводишь? — спрашивал, иронически кривя губы, Гарамов, когда и он начал замечать, как жадно ловит старшина Скирдюк все, что говорится о битве на Волге.

— От гад! — выругался однажды, забывшись, Скирдюк. — Выходит, он все брехал! Нет, не пройдет Гитлер за Волгу! Сдохнет, а не пройдет...

По лицу Гарамова Коробов видел, что старший лейтенант намерен тут же поймать арестованного на слове, однако он остановил товарища предупреждающим жестом. Был уверен: придет час, и Скирдюк обо всем расскажет сам.

Он не ошибся. Скирдюк открыл все, что знал о Романе Богомольном. Однако теперь он должен был сделать и большее. С тем и вошел опять к нему капитан «Смерша» Лев Михайлович Коробов.

Впервые назвал он старшину по имени и на ты.

— Степан, обманывать тебя как всегда не стану. Наказание ты заслужил и немалое. И все-таки есть у тебя сейчас возможность искупить свою вину хоть отчасти.

Скирдюк стоял перед Коробовым в неловкой позе. За время после ареста он отощал, ремень у него, как полагалось, отняли, и щегольские когда-то галифе сползали к коленям, собираясь пузырями. Он ссутулился, шинель встала на спине горбом.

— Садись, Степан, поговорим, — Коробов присел на край железной койки.

Скирдюк однако продолжал стоять.

— Все, что угодно, — произнес он глухо. — Хочь с моста в воду.

— Это ты уже один раз пробовал, — напомнил Коробов.

— Ладно. Не попрекайте. Теперь, ежели скажете, я его, гада, своими руками...

— И в этом тоже нет нужды, Степан, — Коробов выглянул в коридор, велел конвоиру отойти от двери, а потом усадил Скирдюка рядом с собой. — Не скрою, Степан, кое-кто сомневается, хватит ли у тебя духа. Я сказал, что уверен в тебе, Степан. И исполнишь все, что требуется.

— Говорите.

— Слушай внимательно.

Вскоре произошел случай, взволновавший всех горожан, не говоря уж об очевидцах. Даже спустя много лет, уже после войны, рассказывали люди, как январским утром на площади около станции лопнула, будто неожиданный выстрел прорезал холодный воздух, — шина у автомобиля «эмки», в которой ехали военные. Пожилой водитель вылез, чертыхаясь, присел на корточки и начал подводить под рессору домкрат. Трое оставались внутри: высокий голубоглазый капитан, конвоир, похожий на подростка, с автоматом наперевес и еще один человек в шинели со споротыми петлицами, судя по всему, опасный преступник, которого куда-то перевозили.

День выдался такой студеный, каких в этих краях, пожалуй, еще не бывало. Голые ветви и провода были покрыты инеем, словно мохнатой шерстью. На булыжной мостовой серели неровные наплывы льда. Руки у водителя мерзли, он то и дело отрывал ладони от рычага и дул на озябшие пальцы. К тому же трудно было поднимать домкратом передок автомобиля, в котором сидело трое мужчин. Тогда капитан вылез из машины, позвал за собой автоматчика, а третий, нахохлившийся, мрачный, оставался внутри.

Теперь у колеса возились двое: водитель и автоматчик. Они передавали друг другу гаечный ключ, давая возможность товарищу отогреть руки. Капитан был недоволен тем, что дело подвигается так медленно. Он потерял терпение и, когда щупленький автоматчик попытался завернуть упрямую гайку, которая опять скособочилась, подбежал к нему, раздраженно выговаривая, сам ухватил ключ, сделал несколько резких движений им, но вдруг обернулся и закричал угрожающе и зычно:

— Стой! Стой, тебе приказано! — и тут же: — Никишин, догнать!

Проворный автоматчик кинулся вслед за арестованным, который выскочил из противоположной дверцы автомобиля, и теперь, сильно прихрамывая, что было замечено всеми очевидцами, но, невзирая на хромоту, проворно устремился к слепому зданию багажного сарая. Мимо станции тянулся бесконечный состав с пустыми цистернами. Было понятно, что беглец хочет обогнуть сарай и забраться на тормозную площадку. Всего лишь минут через пять поезд выйдет за город. Там можно спрыгнуть и убежать в степь, которая раскинулась к северу от поселка едва ли не на тысячу километров.