Основы науки думать. Кн. 1: Рассуждение - [6]

Ни психология, ни философия не связывают воображение с разумом. Но они не авторитет, поскольку вообще ничего с разумом не связывают. Они его просто не знают или знают хуже, чем обычные люди.

Поэтому остается лишь проверять и исследовать.

Но пока я склонен сделать допущение, что Представление вполне может быть способностью разума, поскольку мы всегда представляем себе нечто. И это бесспорно. И представляем мы это вроде как в воображении. И все бы хорошо, да вот беда, у воображения в таком случае появляются образы двух разных качеств. А именно те, что мы используем в представлениях, и те, которые рождаются, когда мы творим нечто новое, создавая воображаемые вещи.

Иными словами, есть ощущение, что воображение либо двойственно, либо ему по сходству приписали и то, что принадлежит другой способности. Мазыки, которых я считаю гораздо более знающими, чем современных психологов и философов, разделяли Представление и Воображение, считая их разными способностями. И я пойду вслед за ними.

И заявлю: думать можно представляя, рассуждая и воображая.

Но если попытаться выйти к неким основам, пройдя за эти способности, то обобщенно можно сказать: разум думает, решая задачи с помощью представления, рассуждения и воображения.

Конечно, это не научные задачи — математические или физические — хотя они тоже могут решаться разумом. Это всё задачи выживания или жизненные задачи. Но в них тоже есть нечто общее.

Мы решаем задачи, чтобы получить ответы на свои вопросы.

Это не слишком строгое рассуждение. Совершенно строгим было бы: мы решаем задачу, чтобы обрести решение. Решение не есть ответ, но может быть так названо. Точнее, иногда ответы бывают и решениями. Иногда — нет.

Но мы привыкаем, особенно в школе, что у задач есть ответы, и в них можно подглядеть вместо того, чтобы решать задачу. И у нас складывается убеждение, что можно решать задачи, задавая вопросы и получая ответы. Верно ли оно? Я пока не знаю. Надо исследовать.

Разум наверняка может что-то еще, но я пока не в силах говорить об этом определенно. И поэтому последовательно пойду по тем шагам, что наметились, пытаясь понять, как же работают эти устройства разума и что они представляют из себя как способности.

Глава 2. Думать, задавая вопросы

То, что вопросы ведут к обретению знаний, — это глубокое научное убеждение. Отсюда рождался научный фольклор о почемучках и журналах «Хочу всё знать», колющих орешек знания.

Охота за знаниями, а не за решениями, — похоже, сильная ловушка, поскольку со времен Аристотеля наука живет именно поиском знаний.

Собственно говоря, она и создавалась как орудие обретения знаний, поэтому к ней претензий нет. Наука — узконаправленное орудие, предназначенное добывать, а когда добыть негде, то и создавать товар по имени знания. Поэтому наука разрабатывала способы добывания знаний и не занималась тем, как думать, оставляя это бытовому разуму.

Вопрос как способ добычи знания оказывается основным орудием науки в ее широкой части, охватывающей человечество почти поголовно. Лишь там, где находится ее передовой фронт и идут исследования, ученым приходится думать. Всё остальное пространство этого искусства не предполагает, просто потому, что есть предписание: прежде чем думать самому, нужно обрести на это право. А право дается вместе с эрудицией, то есть с достаточным и проверенным товарищами объемом знаний.

Поэтому во всей огромной пирамиде науки, почти до самого исследовательского острия, люди решают свои задачи, спрашивая, как их надо решать. Пирамида же эта сама вырастает из еще более широкого основания школы и дошкольного воспитания.

То есть охватывает всё человечество, навязав ему свой подход.

W человечество его приняло, потому что обретать знания, не думая и не решая задачи, а спрашивая и получая готовые ответы, проще и легче.

И мы с детства отучаем себя думать и переучиваем на то, что принято в этом мире. Для нас в том возрасте это тоже задача выживания, как научиться сдерживать исследовательский порыв и заставить себя жить чужим умом. Мы решаем ее и становимся успешными… но бездумными.

Я не шучу и не перегибаю палку. Если вспомните детей и даже зверей, то увидите, что изначально нам свойственно исследовать, думать и решать те задачи, которые жизнь ставит на нашем пути, как задачи выживания. Вспомните и то, как в итоге этих исследований мы портили вещи, а нам объясняли, иногда мягко, а иногда и очень болезненно: прежде чем соваться со своим умом, спрашивать надо!

Вы даже вспомните или узнаете выражения вроде:

— Я думал…

— Нечего тебе думать! Кто тебе велел думать?! Кто ты такой, чтобы думать?! Думать за тебя умные люди будут! Ты должен не думать, а делать то, что тебе говорят те, кому думать полагается!

Они действенны даже когда мы взрослые, потому что в ответ рождается злое решение: ну и думайте сами, а я буду тупым исполнителем и так вам отомщу. Вы еще пожалеете! Это состояние тем хорошо, что оно приходит на памяти, и часто даже болезненной, и мы можем легко раскрыть его содержание.

В итоге такого решения мы начинаем изображать тупых, считая, что где-то внутри мы гораздо умней, чем изображаем. Мы всего лишь играем в тупого исполнителя, всего лишь набираем выражения вроде: нам думать не полагается, мы людишки маленькие! Но в итоге это состояние становится образом жизни. А когда оно оказывается спасительным, то мы еще начинаем чувствовать в нем силу, будто живем в бронежилете. И тогда воздействие решения не думать сказывается на всей жизни.