Османец - [160]

— Это так, госпожа, — улыбнулся Драгут-паша. — Наши трюмы заполнены. Но не это привело меня к тебе. У нас новости из Истанбула[69].

Сулейман постановил, что Константинополь нужно переименовать, и городу было дано более короткое название, привычное турецкому языку.

— Какие новости? — Фелисити затаила дыхание. Для неё Константинополь, или Истанбул, как ни называй, был последним кругом ада.

— Расскажи ей, мальчик, — подтолкнул Энтони Драгут.

— Мы встретили венецианского капитана, мама, — объяснил Энтони. — Он сказал нам, мама, что Рокселана мертва...

— Это вам сказал венецианец. — Фелисити нахмурилась.

— Он шёл из Истанбула, госпожа, — откликнулся Драгут. — Там только и говорят об этом.

— Хорошо... — Фелисити внезапно обмякла. — Если это правда, то, значит, туча, висевшая над нами столько лет, ушла.

— Это значит гораздо больше, — сказал Драгут.

Фелисити подняла голову и удивлённо посмотрела на него.

— Ты знаешь, что я часто бываю в Истанбуле, — продолжал Драгут, — и встречаюсь там с султаном и его везирами. Некоторое время назад падишах узнал, как эта русская сбила его с толку. Он не мог удалить её, потому что она — мать принца Селима и, как говорят, потому что она имела странную власть над ним, И всё же султан сожалеет о том, во что она вовлекла его. И теперь тяжело переживает казнь Ибрагима и своего сына Мустафы. Также говорят, что он сожалеет о казни Хоук-паши.

— Пустые слухи, — печально сказала Фелисити.

— Этот слух идёт из Высокой Порты, — настаивал Драгут. — Всем известно, что султан удалил Рустама и назначил Мехмеда Сокуллу великим везиром.

— Какое это имеет отношение к нам? — спросила Фелисити. — Хоук-паша давно мёртв, и даже султан не может вернуть его.

— Но может появится другой Хоук-паша, госпожа, — возразил Драгут. — На протяжении долгих лет были Хоук-паши, значит, и теперь он должен существовать.

Фелисити посмотрела на сына.

— Великий паша прав, мама, — сказал Энтони. — Ты рассказывала мне о богатствах, принадлежавших нашей семье, и дворце в Истанбуле. Почему бы мне теперь не вернуть всё это, если ведьма мертва.

— Потому что это только слухи! — прокричала Фелисити. — Идти в Истанбул без разрешения султана — значит подставить шею петле.

Энтони посмотрел на Драгута, надеясь найти поддержку.

— Это, конечно, возможно, госпожа, — согласился Драгут, — но риск не больше, чем быть сражённым пулей в бою. А награда гораздо выше.

— Самой большой наградой, господин мой, было бы позволение мне и моему сыну покинуть это место и отправиться в Англию. Почему ты не разрешаешь этого?

— Потому что Хоук-паша должен сражаться за султана, — спокойно сказал Драгут. — Это его предназначение. Оно определено как судьбой, так и жизнью его предков.

Фелисити вздохнула. Последнее время они с Драгутом слишком часто спорили по этому поводу.

— Кроме того, — сказал Драгут, — ты не знаешь, хочет ли твой сын ехать в Англию.

Фелисити посмотрела на Энтони. «Нет, — подумала она. — Я никогда не спрашивала об этом, потому что ты ослепил его славой сражений под своими знамёнами и рассказами об отваге его отца. Ты превратил его в пирата. И теперь посылаешь на смерть. Но если он хочет идти, тогда он потерян для меня независимо от того, казнят его или нет. Благоволение султана — сильнее любой привязанности».

— Энтони, ты хочешь вернуться в Истанбул? — спросила Фелисити.

— Да, мама. Я хочу предстать перед падишахом и знать свою судьбу.

Фелисити посмотрела на Драгута.

— Галера юного Хоука отплывает завтра, — сказал он. — Я сам буду сопровождать его.

— Тогда я тоже возвращаюсь в Истанбул, — вздохнула Фелисити. «Если мой сын должен умереть, я хочу быть рядом с ним. И в этот раз я не стану спасаться бегством».

Энтони Хоквуд стоял на носу галеры, направлявшейся из Мраморного моря в Босфор. Он провёл там почти всю ночь, с нетерпением ожидая того момента, когда впервые увидит город, о котором слышал так много на протяжении стольких лет.

Он был зачат в этом месте, но никогда не видел его. Теперь он возвращался к своей судьбе. Отец его был казнён по приказу султана, но такая судьба ждала каждого военачальника, на которого могло пасть подозрение. Энтони не сомневался, что пройдёт свой путь ещё более успешно, чем Гарри Хоквуд. Он не помышлял ни о какой другой жизни, он хотел быть капитаном и служить султану, сражаясь с его врагами. Он надеялся, что когда-нибудь будет командовать флотом.

Айша стояла рядом с ним. Она казалась более взволнованной, чем Энтони, потому что никогда прежде не видела Истанбул. И может быть, она больше, чем Энтони, была уверена, что это его судьба.

И также её.

Айша вынянчила его и во многом была ему второй матерью.

Теперь они вместе смотрели на могучие стены, вырисовывавшиеся в утренней мгле, на башни и купола за ними и от восхищения затаили дыхание. К уже существовавшим красотам Константинополя, мечети, когда-то бывшей собором Святой Софии, и Голубой мечети, мечети Мехмеда II и мечети Селима, была добавлена мечеть Сулеймана, величайшая из них всех.

— Эту мечеть построил архитектор Синан, — сказал Драгут, присоединяясь к ним. — Всё самое прекрасное в Истанбуле создал этот человек.