Ослепительный нож - [6]
Что-то затучились прежде безоблачные отношения будущих свекрови с невесткой. Год, как судятся в далёкой Орде юный великий князь с дядей Юрием. Вестоноши доносят, что скоро суду конец. Каков же он будет, этот конец? Евфимия про то и ведать не ведает.
Редкие весточки от отца пусты, будто из Зарыдалья пишет, а не из ханской столицы Сарая. Боярышня их наизусть запомнила, пытаясь хоть что-нибудь угадать между строк. Отцова осторожность понятна: епистолию могут перехватить. И всё же, хоть бы крупица! Нет, сплошная обыденность: «А ты бы ко мне и вперёд о своём здоровье описывала, как там тебя Бог милует, без вести бы меня не держала». Евфимия долго думала, что ответить. Вспомнила про веред на шее. Через три месяца, когда от вереда и отметины не осталось, получила строгий наказ: «Ты бы теперь ко мне описала, что такое у тебя на шее явилось, и каким образом явилось, и как давно, и как теперь? Да поговори с княгинями и боярынями, не было ли у них того же. Если было, то отчего бывает? С роду или от иного чего? Обо всём бы об этом их выспросила да ко мне отписала подлинно, чтобы мне всё знать. Да и вперёд чего ждать. И как ныне тебя Бог милует?» Евфимия же только на милость Божию и надеялась. Чем ближе приезд Василиуса, тем великая княгиня мрачнее. Что ни беседа меж ними, то спор. Последняя из сопротивоборных бесед произошла накануне. Софья с чего-то вспомнила поход своего покойного батюшки под Опочку шесть лет назад. Опочане сделали загодя тонкий мост перед воротами, укрепили его верёвками, а под ними набили во рву острые колья. Литовцы, видя ворота отворенными, бросились на мост. Верёвки были обрезаны. Враги умирали на кольях в муках. Те же, что проскочили в ворота, попались в плен. С них, возведённых на стены, на глазах у Витовта и его воев сдирали кожу, отрезанные уды пихали во рты. Кейстутов сын и сам был жесток, а такого не выдержал, побежал от Опочки. Вот Витовтовна и обозвала русских варварами. Евфимия, позабыв зарок не вступать с государыней-матерью в споры, возразила, как ей казалось, спокойно: «Осаждённые зверствами остановили завоевателя. Не спаси они таким образом Пскова и Новгорода, зверств было бы куда больше». Софья отвела стальной взор: «Зеленомудрость твоя претит!» И так - срыв за срывом. Скорей бы Василиус с батюшкой ворочались на щите. Все молитвы об этом.
На всходном крыльце о двух лестницах боярышню поджидала сенная девушка.
- Наконец-то! Акилина Гавриловна в твоей ложне сама не своя.
- Успокойся, Полагья. Не опоздаю.
Дородная боярыня Мамонова высилась у Евфимьина одра с напряжённым ликом.
- Заставляешь тревожиться.
Подопечная приложилась к горячей щеке строгой, но доброй женщины. Не зная матери, ушедшей из жизни при её родах, Евфимия за год успела накрепко привязаться к этой боярыне и видела в ней не докучливую наставницу, а старшую, умудрённую пережитым подругу.
Пока Полагья надевала на боярышню серебряный повенец и изузоренный, подобный шёлку, летник из шерсти белых коз, Акилина Гавриловна увлечённо расспрашивала:
- Бонедя тобой довольна? Как воинские ухватки? С какой по какую прошли?
- От кеды до кеды? - передразнила полячку Евфимия. И снисходительно улыбнулась боярыне, знавшей о приёмах единоборства лишь понаслышке. Однако объяснила по-деловому: - Езда на коне - отлично. Стрельба из лука - из рук вон плохо. Шэрмерка, как называет Бонедя бой на мечах, - ещё хуже, нежели стрельба.
Боярыня огорчённо вздохнула.
- Ты с помощью батюшки, дорогая Офимушка, многим мужским наукам навычна. Хоть сейчас на посольское дело ставь. Однако же чужда главной мужской науке - воинской.
- Не терзай меня, Акилина Гавриловна, - взмолилась боярышня, - Сообрази простую вещь: русская великая княгиня не воительница, а теремная затворница. Нет понадобья скорой супруге Василиуса стрелять и мечом махать. На что мне эта наука-мука?
Мамонша подняла палец.
- Судьба-скрытница потом объяснит на что. - И ещё более загадочно добавила на прощанье: - Ворочайся от Пречистой благополучно. Есть весьма важный разговор.
2
В Успенском соборе оканчивалось повечерие. У столпа близ северных дверей на возвышении-рундуке Евфимия стояла подле кресла великой княгини-матери, обитого красным сукном и атласом по хлопчатой бумаге с шёлковым золотым галуном. Самая ближняя девушка государыни привыкла быть по правую руку Софьи Витовтовны, будущей своей свекрови, характером тяжелёхонькой, да уж какую присудил Бог. Со своей высоты боярышня видела степенных, вящих людей, силу и думу великокняжескую. На правой, мужской, стороне впереди всех - единственный безбородый боярин, зато мощные усы - белым коромыслом, хоть ведра на них цепляй. Это Юрий Патрикеевич Наримантов, литовский выходец, ещё при отце Василиуса «заехавший» многих бояр, доискиваясь первого места. При мысли о первом месте Евфимия глянула влево на коленопреклонённую женщину в платье из ипского сукна, что привозят из фландрского города Эйперн - центра знаменитых сукон и бархата. Это сестра Василиуса Мария, выданная за Юрия Патрикеевича, вмиг сделавшая его «свойственным» боярином, введённым в государеву семью. Вспомнилось из рассказов отца, как честолюбивый вельможа Фёдор Сабур однажды сел выше Хованского. Тот злобно молвил: «Ты попробуй, посядь Юрия Патрикеича». А Фёдор ему в ответ: «У него Бог в кике, а у тебя Бога в кике нет». То есть у того счастье в кичке, головном уборе жены.
Двенадцатый век. На месте Москвы - Красные села, коими владеет боярин Кучка. Его тайными происками уничтожена семья соперника, новгородского боярина Гюряты. Счастливо спасшийся младенцем Родислав встречает любимую дочь своего смертельного врага. И отныне - куда бы ни забросила его судьбина: в вертеп лесных разбойников или в половецкий плен, в заморские страны или на поле междоусобной брани - все помыслы его о ненаглядной своей возлюбленной...
Новый роман известного современного писателя-историка рассказывает о жизни и деятельности одного из сыновей великого князя Дмитрия Ивановича Донского — Юрия (1374–1434).
«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.
Юрий Долгорукий известен потомкам как основатель Москвы. Этим он прославил себя. Но немногие знают, что прозвище «Долгорукий» получил князь за постоянные посягательства на чужие земли. Жестокость и пролитая кровь, корысть и жажда власти - вот что сопутствовало жизненному пути Юрия Долгорукого. Таким представляет его летопись. По-иному осмысливают личность основателя Москвы современные исторические писатели.
Новый роман известного писателя — историка А. И. Антонова повествует о жизни одной из наиболее известных женщин Древней Руси, дочери великого князя Ярослава Мудрого Анны (1025–1096)
О жизни и деятельности одного из сыновей Ярослава Мудрого, князя черниговского и киевского Святослава (1027-1076). Святослав II остался в русской истории как решительный военачальник, деятельный политик и тонкий дипломат.
Время правления великого князя Ярослава Владимировича справедливо называют «золотым веком» Киевской Руси: была восстановлена территориальная целостность государства, прекращены междоусобицы, шло мощное строительство во всех городах. Имеется предположение, что успех правлению князя обеспечивал не он сам, а его вторая жена. Возможно, и известное прозвище — Мудрый — князь получил именно благодаря прекрасной Ингегерде. Умная, жизнерадостная, энергичная дочь шведского короля играла значительную роль в политике мужа и государственных делах.