Ослепительный цвет будущего - [86]

Мамино лицо прояснилось впервые за несколько недель. Она даже тихонько замурлыкала себе под нос – несколько мелодичных фраз из композиции, которую я слышала в ее любимой сонате.

Не припомню, когда папа последний раз помогал ей готовить. Мне так нравилось наблюдать за ними: ловкие руки мамы защипывали уже третий дамплинг, пока папа только заканчивал первый.

На кухонной стойке я раскрыла скетчбук на чистой странице. Угольный мелок, зажатый в пальцах, скользил по ровной белизне, запечатлевая испачканные в муке костяшки пальцев и поднос сырых дамплингов.

Я прислушивалась к их ритмичному плюханью на поднос, к тихому шороху мелка по бумаге, к нашему синхронному, словно в тандеме, дыханию.

А потом этот момент, конечно же, прервался. Папа повернулся посмотреть, что я делаю.

– Ли, почему бы тебе это не отложить? Подойди и проведи немного времени с родителями.

Я попыталась предотвратить зарождающуюся ссору.

– Э-э, я провожу с вами время. Я сижу прямо здесь, как видишь.

– Нельзя все время быть в себе, – сказал папа. – Подойди и помоги нам с дамплингами.

Я затрясла головой.

– Я рисую вас с мамой. И вообще обычно рисую то, что вокруг меня. Как это связано с тем, что я в себе?

– Искусство – твое независимое стремление, – заявил папа изменившимся голосом. – А у нас семейное утро. Мы хотим, чтобы ты прекратила рисовать и поучаствовала.

– Поучаствовала? Ты серьезно? Мы что, в школьном кабинете?

– Следи за языком, когда…

– Хватит, – тихо сказала мама, и это слово будто выключило нас, как кнопка на пульте. – Давай без ссор, сейчас же Рождество. – Ее рука с мучной пылью на секунду вспорхнула к груди и приземлилась слишком низко – до того как мама вспомнила, что теперь ее цепочка стала короче и цикада висела выше обычного.

Я захлопнула скетчбук и отправилась наверх; там, у себя в комнате, я уселась в углу и попыталась нарисовать что-нибудь новое для Нагори.

Позже, когда я спустилась поесть и распаковать подарки, папа вел себя непринужденно, будто ничего не произошло.

Из динамиков доносились рождественские песни. Елка мигала разноцветными огоньками. Я дарила подарки первой; каждому протянула по плоскому прямоугольному свертку. Я уже давно не рисовала ничего к Рождеству.

– Ох, Ли, – сказала мама. – Это очень красиво.

Ее рисунок я поместила в простую черную рамку, чтобы она могла его повесить. Папин – просто сбрызнула фиксативом и положила между двумя листами архивной бумаги.

– Ого, – сказал он. – Здорово.

Сложно было понять, что он думает на самом деле.

– Твой я не вставила в рамку, потому что ты столько ездишь – и я подумала, ну… может, ты захочешь взять его с собой или еще что-нибудь.

Теперь, когда я произносила эти слова вслух, они звучали ужасно глупо. Я прекрасно знала, что ему не так уж понравилось. Наверняка рисунок только сильнее заставлял его думать о моем будущем.

– Мы как живые, – изумилась мама. – Ни одна фотография так не передает сходство.

Я покачала головой.

– Это просто образ из памяти.

– Я, кстати, помню тот день, – сказал папа, удивив меня.

– И я, – вторила мама.

Я нарисовала (а затем сделала дубликат) нас троих на детской площадке в Вилладж Парке, куда мы летними вечерами ходили погулять и поиграть в фрисби. В один из дней площадка оказалась совсем безлюдной, и мы залезли на двусторонние качели. Мама с папой сидели друг напротив друга, а я балансировала посередине и пыталась удержаться на месте, пока они качались вверх-вниз.

Никаких красок. И даже не уголь. Рисунок был выполнен простым карандашом. Улыбающаяся мама с откинутой назад головой. Папа со своей смешной широкой улыбкой. Я покачиваюсь в центре с едва заметной ухмылкой на лице.

– Спасибо, – поблагодарила мама. – Я повешу над пианино.

Дальше была ее очередь. Папа получил шерстяной свитер, связанный по заказу каким-то известным в интернете мастером. Мне достался великолепный набор дорогой гуаши, на которой я уже давно положила глаз.

– Используй цвета, хорошо? – сказала мама. – В твоих рисунках так давно не было цветов. И теперь у тебя есть замечательная краска.

Я обняла ее и пообещала их испробовать.

А затем настала папина очередь. Он удивил маму маленькой черной бархатной коробочкой. Она почти не носила украшений, кроме своей нефритовой цикады, которая все еще казалась какой-то не такой. На секунду я заволновалась, что папа купил что-то, чтобы ее заменить, но когда мама открыла коробочку, в ней блеснули пухлые синие бусинки топаза – целая нить в серебряной оправе браслета.

– Ох, – выдохнула мама. Казалось, она потеряла дар речи; когда папа в последний раз дарил ей что-то подобное?

– Ли, теперь твой, – быстро произнес папа, возможно, потому что и сам чувствовал себя неловко из-за того, что приготовил мне слишком «говорящий» подарок.

Он был упакован в коробку и отдавал приятной тяжестью. Я разорвала упаковочную бумагу с оленями и открыла крышку; в центре в пышной кучке тонкой бумаги лежала книга с белой обложкой, на которой заглавными неоновыми буквами было написано:

НАЙДИ

СВОЕ

ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ

Я почувствовала, как невольно поднимаются уголки моих губ, и в ту же секунду поняла, что папа не шутит. Это