Ослепительный цвет будущего - [33]

Папа отложил ложку.

– Ли, – предупредительно произнес он.

Мама прекратила жевать; ее улыбка растворилась.

– Зачем поднимать эту тему сейчас?

Я пожала плечами.

– Вообще, я спрашиваю об этом не в первый раз. Почему мы никогда не ездили к ним в гости? Я ничего о них не знаю, и это чертовски странно.

– Мне не нравится твой тон, Ли, – сказала моя мать. – Нельзя так разговаривать с родителями.

Чувство вины щупальцами обхватило мои внутренности, но я отказывалась идти на попятную.

– Это просто несправедливо.

– Много что несправедливо. И много что очень трудно исправить. – Мама задвинула свой стул и вышла из комнаты, оставив на тарелке недоеденный ужин.

– Пап, – начала я.

– Ли, хватит. Это непростой вопрос. Перестань спрашивать. Ты разбередишь раны, от которых всем станет только хуже.

Я откинулась на спинку стула.

Папа без удовольствия съел еще несколько ложек.

– Мне, гм, нужно ответить на несколько писем, – сказал он, взял тарелку и отправился в свой кабинет.

– Ну да.

Я осталась за столом и принялась вслушиваться в звуки наверху: мама включала душ, папа усаживался в свое скрипучее кресло в кабинете. Сложно было поверить, что всего несколько минут назад в этой комнате сидела радостно смеющаяся семья.

Одна из желтых лампочек зажужжала и вспыхнула.

– Потерпи немного, – попросила я ее. Но она все равно погасла.

32

Моя мать – птица.

А я всего лишь девочка.

Девочка, человек без крыльев; но кое-что у меня все же есть – наброски плана.

Ведь зачем еще у меня могли оказаться палочки с благовониями, если не для того чтобы указать мне путь? В этих воспоминаниях наверняка таятся подсказки, ответы на мои вопросы.

Уайпо обещала, что мы побываем во всех важных местах. Местах, которые любила моя мать, куда она ходила по привычке, где она гуляла, где находила вдохновение, где грустила о том, что ее беспокоило, где она, возможно, оставила после себя след.

Мы посетим все эти места. Я зажгу чернильно-черные палочки. Разыщу каждую недостающую подсказку, а потом сложу их вместе, как кусочки разорванной карты.

Птица хочет, чтобы ее нашли. Ей есть что сказать мне. И это поможет мне подобраться к ней. Я в этом совершенно уверена.

33

Мы идем к храму, и пыльная кирпичная дорога кишит людьми. Периодически путь себе прокладывает нетороп-ливый мопед: на несколько мгновений толпа расступается, и мне удается заглянуть вперед. Спустя доли секунды просвет снова исчезает. Люди сходятся один к одному, словно песчинки, утекающие в трещину. Я не могу припомнить ни одного места в Америке, где пешеходы делили бы тротуар с мопедами и мотоциклами.

Я не отставая иду за Уайпо, следом за мной – Фэн; наконец мы протискиваемся через густые кустарники. Лица оборачиваются, скользя по мне взглядами.

– Hunxie, – произносит один, даже не удосужившись перейти на шепот. Полукровка.

– Shi ma? – недоверчиво переспрашивает другой.

Я делаю глубокий вдох и ускоряю шаг, чтобы быть еще ближе к бабушке. Эта близость служит мне щитом. Вот бы я так сильно не выделялась из толпы своими более светлыми глазами и волосами с зеленой прядкой. Вот бы мое воспитание было хоть немного более «тайваньским» – тогда я как-нибудь доказала бы всем этим людям, что я здесь своя. Первую половину маминой жизни это место было ее домом – разве оно не может быть немножко и моим домом тоже?

Я представляю, будто вокруг опускается угольно-черная накидка, отрезая от внешнего мира; закрывает мне обзор, даря несколько минут прохладного и тихого одиночества.

Кажется, с каждым шагом людей становится все больше. Может, поэтому Уайгон замотал головой, когда мы предложили ему присоединиться, – он знал, какое здесь будет дьявольское столпотворение.

По обе стороны от нас красные кирпичи образуют бесконечные арки; они похожи на открытые рты и ведут к затененным витринам небольших магазинчиков, где продается все, что только можно себе вообразить. Я вытягиваю шею, чтобы получше все разглядеть: кисти для каллиграфии, рулоны бумаги для письма, кубики сухих чернил. Винтажные безделушки и старые открытки. Дымящиеся булочки и пирожки и нечто напоминающее плавающий в белом супе сыр тофу. Мы замедляем шаг, упершись в стену из людей, и тут ближайшая арка начинает искривляться и перекручиваться. Ее тени темнеют, становясь густо-черными, и в конце концов превращаются в силуэт птицы с расправленными крыльями…

– Ли?

Бабушка тянет меня за локоть. Толпа впереди нас не-много рассеялась.

Я моргаю и оборачиваюсь – арка выглядит по-прежнему. В голове тяжесть и туман. Видимо, сказывается отсутствие сна.

– Ты в порядке? – спрашивает Фэн.

Я киваю:

– Все нормально, просто устала.

– Джетлаг? – интересуется она.

– Наверное.

А может, просто схожу с ума.

Мы срезаем путь через прохладный серый переулок, не тронутый безжалостным солнцем, и снова выходим на открытую дорогу.

Уайпо указывает на сногсшибательной красоты храм. Широкие алые крыши загибаются вверх у квадратных углов. Верхушки охраняют каменные драконы с открытыми пастями и крючковатыми когтями. С карнизов свисают зажженные фонарики, связанные вместе, как вереницы планет, а их кисточки развеваются на ветру.

Мы пробираемся к ступеням сквозь дым и толпу. Массивные колонны, на которых держится храм, покрыты замысловатыми резными узорами, живо передающими черты людей и разных существ.