Оскомина - [14]
А не залечь ли в кровати на весь день, подумала я. А может, все же встать, плюхнуться в ванну и остаться на весь день там. А если никаких других вариантов, кроме этих двух, я не вижу, — может, это уже признак нервного расстройства? — спросила я себя. (Нет, вряд ли.) Не покончить ли мне с собой, мелькнула мысль. Порой я размышляю о самоубийстве — просто чтобы напомнить себе, что оно меня совершенно не влечет, поскольку ничего не решает. В свое время эта тема меня волновала, скоротечный невроз казался страшно романтичным, я мечтала походить на девушек, которые знают названия полевых цветов, умеют выкармливать птенчиков из пипетки, спасают падающих в бассейн жуков, а подчас задумываются, не наложить ли на себя руки. Сейчас, в лучшую пору жизни, я наконец поняла, что ничуть не склонна к неврастении, и смирилась, зато малейшие признаки наличия такого недуга у других меня теперь жутко раздражают. И когда я вижу женщину, которая роняет слезы при виде деревьев, роняющих по осени листья, я знаю, что передо мной набитая дура.
Я взяла пульт и включила телевизор. Шла передача Фила Донахью. Он интервьюировал пятерых лесбиянок, те по такому случаю решили признаться в нестандартной ориентации. Я представила себе, как все пятеро годами ждали достойного предложения; они отвергли Мерва, Купа[39], отвергли Каветта[40] и с презрением посматривали на товарок, которые для такого разоблачения выбирали заурядные оказии, вроде встречи Дня благодарения с папочкой и мамочкой. Эти же дожидались приглашения от самого Фила, чтобы открыться, наконец, на камеру. Лесбиянство я тоже рассматривала как вариант. Оно всегда представлялось мне чрезвычайно изобретательной реакцией на нехватку мужчин, но что касается всего остального — пустые хлопоты. И вдруг до меня дошло: если залечь надолго, то волей-неволей придется смотреть мыльную оперу. Большое спасибо, не надо. Я встала и отправилась в группу.
При обычных обстоятельствах я навряд ли упомянула бы группу. Но если пишешь книгу, то упоминать группу или не упоминать — вопрос непростой: ведь тогда — опа! — придется ввести в повествование шесть новых персонажей. Целых шесть! Хотя в дальнейшем они не будут принимать сколько-нибудь значимого участия в действии, их все равно надо хоть как-то описать по той простой причине, что, если не раскрыть, что происходило в группе, рассказ мой будет не полон. Кто-то, может, и припомнит, что читал про нас в прессе, но сомнительно. А вот если сообщить, что в моей группе была Ванесса Меладо, вы почти наверняка вспомните. То, что в моей группе Ванесса Меладо, оказалось очень кстати: по крайней мере, мне не нужно представлять всех шестерых участников — ведь ее вы видели в кино. Остальных я назову только по имени: согласно одному из правил групповой терапии, фамилии участников не раскрываются. К Ванессе это, естественно, не относится, она — знаменитость, ее знают все. А когда начали выходить мои книги, члены группы узнали и мою фамилию. Но пока на первых страницах газет не появилось наше общее фото, фамилий всех остальных мы не знали.
Я уже два года не посещала группу: окончила курс перед переездом в Вашингтон. Одно занятие было целиком посвящено мне, оно прошло замечательно. Каждый старался сказать мне что-то хорошее — все, кроме Дайаны; я тоже постаралась сказать что-то приятное каждому, кроме Дайаны. Ив принесла гривен[41], то есть рубленый репчатый лук, жаренный в курином жире; Эллис принесла шампанское, и даже Дэн, который никогда не приносил ничего съестного, если не считать крошечной баночки капустного салата, которого на всех не хватило, — даже он принес творожный торт, испеченный по моему рецепту.
Рецепт творожного торта я узнала от Амелии, второй жены моего отца; прежде чем он на ней женился, она много лет была нашей домработницей. Собственно, когда люди отмечали, что у моей матери редкий талант Ладить с Прислугой, они как раз имели в виду Амелию. Она была черная, вернее, темно-желтая и очень крупная (пожалуй, вежливее всего описать ее габариты словом «крупная»); ее так густо усыпали родинки, что она походила на булку с маком. И хотя было ясно, что отец женился на ней главным образом в отместку моей матери, выскочившей замуж за Мела, который считал себя Богом, все равно такое не прощается. Я тоже так считала, но не потому, что Амелия была цветная, толстая и походила на булку с маком, а потому, что отец, женившись на ней, стал задаром получать то, за что прежде платил ей приличные деньги, так что если говорить об умении Ладить с Прислугой, тут, на мой взгляд, был явный перебор. А вот моя сестра Элинор не могла простить отцу этот брак, потому что была уверена: Амелия позарилась на его состояние. После того как Мел, мнивший себя Богом, обобрал нашу мать до нитки, Элинор уже не сомневалась, что оставшаяся половина средств, вырученных за акции «Тампакс», тоже испарится, вернее, будет ухлопана на парики, к которым безгрешная в прочих отношениях Амелия питала страсть.
