Оскомина - [12]

— Расскажи мне про Марка что-нибудь плохое, — попросил Джонатан.

Ничего путного на ум не приходило. Марк забывает чистить ногти, ему нужно про них напоминать; иногда он говорит, что прочел книгу, а на самом деле осилил страниц пятьдесят, не больше; ему следовало бы чаще навещать свою двоюродную бабушку Минни — та живет в еврейском приюте для престарелых. Вообще-то, если честно, то самое плохое, что я знаю про Марка Фелдмана, это то, что он мне изменил. А хуже и быть ничего не может. Но Джонатану нужно было другое: он жаждал услышать, что Марк — отъявленный плагиатор, или магазинный вор, или не соблюдает законов, чтобы потом принести эти сведения Телме, как верный пес — кость. Бедняга Джонатан. Бедный жалкий песик. Он в самом деле надеялся с помощью доводов убедить Телму разлюбить Марка. Вдобавок я не собиралась ничего ему говорить, но Телма явно уже растолковала, что к чему: где уж Джонатану сравниться в постели с настоящим мужчиной! Впрочем, давно приевшийся супруг потерпит фиаско от любого нового партнера. Мне и правда хотелось его утешить, но едва я открывала рот, как Джонатан выкладывал очередную гадость про моего коварного мужа; так мальчуган лет шести, застенчиво улыбаясь, подходит к вам, берет за руку и тихонько сует в нее змею. Неудивительно, что Телма влюбилась в Марка. Проживи я с Джонатаном Райсом девятнадцать лет — сбежала бы от него с первым попавшимся курьером из службы доставки.

— К Марку я не вернусь, — сказала я. — Сидеть там одна-одинешенька, пока они будут кувыркаться на диване-кровати? Ну уж нет. И ждать, что они друг другу наскучат, тоже не стану.

— Ты — моя единственная надежда, — сказал Джонатан.

Я снова заплакала, он обнял меня и забормотал что-то про плачевное состояние экономики; мы прижимались друг к другу, а он все бубнил про валовой национальный продукт, но тут в гостиную вошел мой отец в спортивном костюме: он сбежал из психушки в чем был.

— Познакомься, пожалуйста, это Джонатан Райс, — сказала я.

— Что ты себе позволяешь при ребенке?! — возмутился отец.

— Все не так, как ты думаешь, — сказала я. — Марк влюбился в жену Джонатана.

— Кто такой Марк? — спросил отец.

— Мой муж, — напомнила я.

— Это все аминазин, — объяснил отец. — Они его столько в тебя всаживают, что не можешь вспомнить, как зовут зятя. А Чарли кто?

— Мой первый муж.

— Сущий болван, — сказал отец.

— Мне казалось, Чарли тебе нравился, — заметила я.

— Я не про Чарли. Про Марка. Это Марк — болван.

— Что же мне делать? — Я снова зарыдала.

Отец мотнул головой — дал понять Джонатану Райсу: ну-ка, парень, отвали, не путайся под ногами. Джонатан отпустил меня и встал, а отец тут же занял его место. Я продолжала всхлипывать, сопеть и хлюпать носом уже в его спортивную фуфайку. Отец утешал меня в стиле «любящий папочка», и я еще больше разнюнилась, отчасти потому, что наш диалог чуть ли не дословно повторял сцену из какого-то полузабытого фильма с Дэном Дейли[38], где папа играл педиатра, и отчасти потому, что при всем при том он произносил свой текст весьма прочувствованно.

— Что же мне теперь делать? — спросила я.

— Ты, золотко, ничего тут поделать не можешь, — ответил отец.

— Кое-что, безусловно, может, — возразил Джонатан. — Она может вернуться к мужу. Если мы проявим упорство, рано или поздно это кончится.

— Джонатан — помощник госсекретаря по Ближнему Востоку, — вставила я.

Отец посмотрел на Джонатана.

— Сдается мне, на такой пост еврея не назначат, — заметил он.

— Это верно, — подтвердил Джонатан.

— Если хотите заключить соглашение, звоните президенту Египта, — сказал отец. — А Рейчел сюда не припутывайте.

И, пожелав Джонатану хорошего полета, выпроводил его за порог. Затем позвонил Люси Мей Хопкинз, своей домработнице, и попросил ее на время переехать к нему — помогать с Сэмом. После чего позвонил в китайский ресторан по соседству и заказал жареный рис с креветками; я люблю жареный рис с креветками, китайской горчицей и кетчупом, особенно когда я не в духе. Ну а потом прибыла Люси Мей, следом за ней китайская снедь, и отец объявил, что возвращается в психушку, потому что всем нам спальных мест не хватит.

— Уж эти мне мужики, — пробурчал он на пороге. — Ненавижу. Всю жизнь ненавидел. Думаешь, почему я всегда вожу компанию с бабами, а не с мужиками? Потому что так поступают только мужики. — Он неопределенно махнул рукой в мою сторону, вернее, в сторону моего живота и затрусил по ночной улице.

Я, конечно же, знала, что в психушку он не вернется, а направится прямиком к Франсес. Франсес — его любовница, она работает в компании по производству бумажной продукции и хранит верность моему отцу, хотя он то и дело женится на других женщинах, а ей не перепадает ничего, кроме комиссионных от его заказов на канцелярские товары. Правда, заказы он делает гигантские, отчасти чтобы поддерживать связь с Франсес, а еще — чтобы под рукой всегда был запас чистых листов, на них он пишет нам с Элинор, как и что собирается нам завещать. Два-три раза в месяц отец грозится вычеркнуть меня из завещания, потом одумывается и тогда строчит новое послание. Кроме того, он пишет кучу писем Франсес — заверяет ее, что в конце концов непременно с ней соединится. Я в этом лично убедилась. Однажды он ошибся и перепутал конверты: письмо Франсес сунул в конверт с моим адресом, а мое — в конверт Франсес. Прочитав его письмо мне — а оно было без обращения, Франсес страшно разволновалась: вот, значит, как —