Осколки памяти - [53]

Потрясло удивительное человеческое внимание. Мало того, что Мазуров взялся за это дело в принципе, так он еще настолько серьезно и ответственно к нему по­дошел.

Я чрезвычайно благодарен Кириллу Трофимовичу. Получив его письмо, я тем самым получил подтвержде­ние тому, что к картине и ко всему, происходящему в ней, надо отнестись очень внимательно, ведь, по сути, это от­нюдь не детская картина. О детях - да, но главное - об отношении к ним взрослых!

И все было учтено.

Я представляю, что, если бы Мазурову пришлось да­вать оценку Антоновичу, который в свое время "доставал" академика Сикорского, редактировавшего сценарий фильма "Третьего не дано", он поставил бы под сомне­ние его состоятельность как рецензента и написал бы приблизительно так: "Полагаю, Антонович не совсем ком­петентен в этих вопросах, а потому несколько заблужда­ется". Он бы не сказал, что Антонович ни черта не знает.

Когда работа близилась к завершению, Кирилл Тро­фимович приехал в Минск и досматривал картину здесь. А ведь мог бы запросто затребовать, чтобы меня коман­дировали в Москву.

В Минске Мазуров пригласил меня отобедать к себе в правительственный особняк. На удивление легко и комфортно себя там чувствовал, и, думаю, помимо проче­го, потому что о своих замечаниях по сценарию он даже не напомнил, очевидно, полагая, что коль сказано, я должен поверить и сделать.

"Хорошая картина, показывай деткам больше", - сказал он после премьеры. А наша критика меня "чеса­ла". В ту пору модны были всякие экстравагантные ходы от лукавого, а простоту изложения белорусские критики не принимали. Одна местная критикесса, будучи в соста­ве жюри всесоюзного фестиваля, даже выступила против картины. Аргументов не знаю - я там не присутствовал, но мне эстонцы и латыши после говорили: "Как так! Свои против своих выступают!" Зато ЦК Туркмении наградил меня "почетной вазой" - туркмены поняли, а наши нет.

Детский кинематограф никогда не был в фаворе у здешнего кинематографического начальства. Существо­вало взрослое художественное кино, а рангом ниже, на отшибе, из остатков - детское.

Поначалу и я не думал снимать детские картины, мне казалось, что это невероятно трудно: объяснить ре­бенку, что ты от него хочешь, "Как он с ними лялякает, как?!" - не понимал я, глядя, как работает на площадке с детишками великий Лев Владимирович Голуб, а когда сам начал снимать, вся боязнь прошла. Детский кинема­тограф - это очень интересно: издалека кажется "не буду", а когда столкнешься, оказывается - какая это пре­лесть работать с детками! А молодые режиссеры хотят первым делом снять серьезный фильм, полнометражный, чтобы сразу заявить о себе. Это повсеместная ошибка.

"ОСЕННИЕ СНЫ"

Мои старики

У меня нет нелюбимых картин, потому что во все я вкладывал душу, и тем не менее к "Осенним снам" у меня отношение особое: эта картина камерная, глубокая, и яви­лась она для меня каким-то трагическим предвестием. Предвестием кончины Всеволода Васильевича Санаева...

Я пошел в театр Янки Купалы посмотреть на моих друзей, очень хороших, любимых мною людей, - Пашу Дубашинского, Витю Тарасова и Галину Климентьевну Макарову, которые играли главных героев в спектакле "Вечер" по пьесе Алексея Дударева.

Пьеса об одиночестве, о заброшенных стариках. Оди­ночестве невыдуманном, ведь были же эти "бесперспек­тивные" деревни, на которые государство махнуло рукой: выживут там люди, так выживут, ну, а нет, так нет. Три хаты, три старика... и никого рядом. Ни одна живая душа к ним не заглядывает: ни из райкома не приезжа­ют, ни из горкома, ни из сельсовета, ни медсанчасть, ни хлебная лавка - ну, никто. Как на необитаемом острове живут они около реки. Один раз только показалась крас­ная машина "Жигули", остановилась на берегу. Они все каждый по-своему встрепенулись... и выдохнули: "Нет, не к нам". Действительно, приехали рыбаки, посидели, развернулись и уехали...

Если с Галиной Климентьевной Макаровой мне все было ясно, то старики вызывали кучу вопросов. Паша с Витей - талантливые артисты, но я смотрел спектакль и наблюдал, сколько же их артистического таланта рас­ходуется на то, чтобы сыграть старость. Нужны были настоящие старики, это я сердцем чувствовал и видел в этих героях Новикова и Санаева.

Галина Климентьевна, Борис Кузьмич, Всеволод Ва­сильевич - с ними я хотел сделать картину.

И вот после "Белых рос" я зову Санаева, а он гово­рит: "Нет".

- Сценарий не нравится? Роль не нравится? Ну, что, Всеволод Васильевич?

- Все нравится. Я с удовольствием бы с тобой еще сделал картину, но я могу тебя подвести.

- Это в каком смысле?

- Да в прямом, в самом грустном.

И я больше не приставал к нему, потому что завуа­лированно, но в то же время достаточно ясно, он сказал мне: "Игорь, я могу умереть. Давай, без меня".

Я долго искал актера и нашел его в Архангельске - Сергей Николаевич Плотников, хороший артист, теат­ральный, со странной, крутой судьбой. Договорились с ним, и он приехал.

Так что Макарова, Плотников, Новиков и сыграли в картине.

Ко мне часто обращаются с язвительным вопросом: "Что, в Белоруссии не было стариков?" Нет, не было. Я объездил все театры республики, все (!) - не было.