Осколки. Краткие заметки о жизни и кино - [12]

Шрифт
Интервал

А «прикид» у меня тогда был что надо… Могу похвастаться: меня обшивал замечательный портной Василий Васильевич. Фамилию, к сожалению, уже не помню. Его ателье было на углу Малой Дмитровки и Садового кольца, в одноэтажном старом доме, который снесли лет 50 назад… Моим пиджакам завидовали все «стиляги». Один из этих пиджаков дожил до моего поступления во ВГИК, и там говорили: «Тарасов, тот, который в сером клетчатом пиджаке?..». А еще я горжусь тем, что по моему проекту Василий Васильевич сшил мне пальто, которое получило первое место на Московском городском конкурсе портных.

• • •

С Ирой я стал встречаться все реже — «светская жизнь» затягивала. Но как-то раз мы гуляли с ней по «Бродвею», и Ира предложила зайти в гости к ее подруге по институту. Ну и мы зашли… в «Националь», где в номере «люкс» жила Констанция Георгиу-Деж, дочь главы Румынии! Так уж вышло, что у нас с Танцией (так я называл Констанцию) начался бурный роман.

Она была очень эффектной девицей, ну и одевалась соответственно.

Когда мы шли с ней по «Бродвею», все прохожие оборачивались на нас. А у меня военные патрули подолгу проверяли документы, когда я шел с Танцией в своей солдатской форме. Но наш роман был скоротечным. В Академии меня вызвали в Первый отдел и посоветовали оставить в покое дочь румынского вождя.

И отец сурово поговорил со мной. Мне запомнилась фраза, которой он подытожил наш разговор: «В нашей семье не хватало только румынского офицера!»

Но, несмотря на все предупреждения, я продолжал встречаться с Танцией. Меня вызвали в Первый отдел еще раз…

«Скажите, почему нас с вами разлучили?» — это про нас пел мой любимый Петр Лещенко.

Однажды, когда я пришел к Танции, она, в слезах, показала мне письмо от отца. Он вызывал дочь в Румынию…

За день до ее отъезда меня на двое суток посадили неизвестно за что на «губу». А ведь не имели права — мне было только 17 лет, и военную присягу я принял только через неделю, 24 октября 1951 года…

• • •

Конечно, я общался и с другими людьми. В то время мы с братом Костей часто бывали в родовом доме у брата нашей мамы, которого молодежь звала «дядя Лёня». Он потерял на войне обоих сыновей. Да и сам прошел всю войну…

Дядя Лёня всегда был рад, когда в его доме собиралась молодежь. Меня он любил, потому что я был похож на его сына Женю… В доме на Серпуховке мы с братом встречались с нашими двоюродными сестрами Зоей, Галей, Верой, Майей. Иногда приходили и более старшие Валя, Наташа и Нина, которую сопровождал ее муж Федор Шатров, летчик, Герой Советского Союза.

Мы танцевали, играли в «фанты», дурачились. В доме у дяди Лёни нам всегда было хорошо, мы как-то особенно чувствовали свою родовую близость.

Дом дяди Лёни стоял в начале Люсиновской улицы, за Храмом Вознесения Господня, который в те времена был занят какими-то учреждениями. Когда дяди Лёни не стало, в его дом сначала кого-то заселили, потом дом и вовсе снесли. На его месте появилась «Пельменная»… Потом снесли и «Пельменную»…

• • •

В Академии я учился прилежно, хорошо понимая, что если не сдам первой же сессии, то меня отчислят. Тогда меня могут отправить дослуживать мой солдатский срок куда-нибудь в Сибирь или на Дальний Восток.

И в личной жизни настало затишье. После романа с Констанцией наши отношения с Ирой сошли на нет. Ну, иначе и не могло быть, особенно после жуткой драки в «Аквариуме», которая из-за нее и произошла.

Я уже упоминал о том, что из нашего Благовещенского переулка был короткий проход через развалины недостроенного из-за войны Театра оперетты к метро «Маяковская». Эти развалины находились на территории «Аквариума», еще закрытого для посещения. Вот на этом узком проходе мы с Ирой и повстречали трех парней. Один из них как бы случайно толкнул меня плечом, а другой отпустил похабную шутку обо мне и моей девушке. Недолго думая, я врезал ему в челюсть, и он грохнулся на землю. Второго я достал боковым ударом в печень. Парень скрючился от боли и со стоном осел на землю. И тут передо мной вырос третий противник. Это был амбал на голову выше меня и гораздо крупнее. После первого обмена ударами я понял, что мой противник тоже имеет отношение к боксу.

Это была короткая драка, показавшаяся мне бесконечной… Первые два парня, вырубленные мной, в ней не участвовали, поскольку не могли еще прийти в себя. Дрались мы с «амбалом». Несколько раз он сбивал меня с ног, потом я его. Оба с трудом поднимались… пока я не свалили его прямым ударом левой в челюсть. За такой «джеб» меня бы тренер похвалил…

Ира смотрела на все это, прижав руки к лицу.

— Пойдем отсюда! — с трудом сказал я ей, поскольку губы, да и все лицо были разбиты и залиты кровью. Драться на кулаках — это не в перчатках на ринге…

— Боже! Какой ужас! — вдруг всхлипнула Ира и быстро, почти бегом, бросилась от меня.

Я, еле передвигая ноги, пошел за ней. В голове что-то звенело…

— Ира! — крикнул я ей вслед, но она убежала из «Аквариума»…

Я еле добрался до дома, пугая своим видом прохожих. Мама весь вечер и всю ночь ставила мне примочки на разбитое лицо, но глаз заплыл основательно. Когда мама меня окончательно обработала, я прилег на кровать и попросил брата позвонить Ире. Костя ушел в комнату родителей, где стоял телефонный аппарат. Вернулся он быстро.


Рекомендуем почитать
Кремлевские кланы

Борьба за власть в Кремле — это война тайных и явных кланов. Возникнув в глубокой древности, меняя свои формы, но сохраняя прочность связей, кланы благополучно дошли до наших дней. Фракции, партии, команды, союзы, группы — соратников, землячества — это всего лишь современные слова-маскировки, за которыми скрывается грозная мощь кланов. А основу клана всегда составляет семья. Неприступность цитадели российской власти, по мнению автора книги — это блеф всегда временных обитателей Кремля. На деле крепость Кремля напоминает проходной двор, через который непрерывной чередой проходят кланы властолюбцев. Среди страстей человеческих именно властолюбие занимает первое место.


Архитектор Сталина: документальная повесть

Эта книга о трагической судьбе талантливого советского зодчего Мирона Ивановича Мержанова, который создал ряд монументальных сооружений, признанных историческими и архитектурными памятниками, достиг высокого положения в обществе, считался «архитектором Сталина».


Тэтчер. Великие личности в истории

Маргарет Тэтчер смело можно назвать одной из самых сильных женщин ХХ века. Несмотря на все препятствия и сложности, она продержалась на посту премьер-министра Великобритании одиннадцать лет. Спустя годы не утихают споры о влиянии ее политических решений на окружающий мир. На страницах книги представлены факты, белые пятна биографии, анализ и критика ее политики, оценки современников и потомков — полная документальная разведка о жизни и политической деятельности железной леди Маргарет Тэтчер.


Мой личный военный трофей

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Чистый кайф. Я отчаянно пыталась сбежать из этого мира, но выбрала жизнь

«Мне некого было винить, кроме себя самой. Я воровала, лгала, нарушала закон, гналась за кайфом, употребляла наркотики и гробила свою жизнь. Это я была виновата в том, что все мосты сожжены и мне не к кому обратиться. Я ненавидела себя и то, чем стала, – но не могла остановиться. Не знала, как». Можно ли избавиться от наркотической зависимости? Тиффани Дженкинс утверждает, что да! Десять лет ее жизнь шла под откос, и все, о чем она могла думать, – это то, где достать очередную дозу таблеток. Ради этого она обманывала своего парня-полицейского и заключала аморальные сделки с наркоторговцами.


Двор и царствование Павла I. Портреты, воспоминания и анекдоты

Граф Ф. Г. Головкин происходил из знатного рода Головкиных, возвышение которого было связано с Петром I. Благодаря знатному происхождению граф Федор оказался вблизи российского трона, при дворе европейских монархов. На страницах воспоминаний Головкина, написанных на основе дневниковых записей, встает панорама Европы и России рубежа XVII–XIX веков, персонифицированная знаковыми фигурами того времени. Настоящая публикация отличается от первых изданий, поскольку к основному тексту приобщены те фрагменты мемуаров, которые не вошли в предыдущие.