Осенним днем в парке - [40]

— Он говорит, что любит, — почему-то жалобно сказала Галка, — хочет, чтобы мы поженились…

— Он же неустроенный! — крикнула Лариса.

Но Марина Алексеевна неожиданно взяла сторону Галки:

— Ну и что? Галина работает, он, как демобилизованный, сразу же хорошо устроится, учиться будет…

— Ой, я даже не знаю! — все так же жалобно сказала Галка, но глаза ее сияли. И вся она была преображенная, как будто даже не такая щупленькая, не такой несмышленыш, как несколько часов назад.

— Вот так история! — насмешливо сказала Лариса. — Что же это: большая любовь?

Галка ответила надменно:

— А ты считаешь, что я не могу внушить большую любовь?

Она вскоре ушла к себе, а мы вчетвером еще долго, с азартом, перебивая одна другую, волнуясь, обсуждали, будет ли счастлива Галка и возможно ли быть счастливой в браке, заключенном столь поспешно и несерьезно, и вообще попытались понять, когда и отчего человек бывает счастлив. Мы были так озабочены, что когда зазвонил телефон, то вопрос, не скучно ли нам, прозвучал столь нелепо, что Лариса даже не стала отвечать, а тихо-тихо опустила трубку, как будто это был не настоящий аппарат, а игрушечный, елочный, хрупкий.

И вдруг сказала:

— А может, так и надо: не рассчитывать, не прикидывать, а бросаться очертя голову!.. Мне всегда мешала моя… — она хотела сказать «красота», но постеснялась, — моя наружность. Боялась продешевить…

Когда мы уже улеглись, умолкли, остыли, мне стало немного смешно. Я-то чего так горячилась? Но мне не спалось, и я продолжала думать о своих соседках. Как это, правда, странно: вот нас четверо и пятая Галка, встретились мы случайно и потом разъедемся в разные стороны, а пока откровенничаем, исповедуемся. Хорошо это или плохо? От одиночества эти разговоры по душам с чужими людьми или от общительности, которую вырабатывает весь уклад нашей жизни?..

Кто знает…

Хоть электричество и было погашено, комната довольно ярко освещалась: сбоку, со двора, падал косой луч от фонаря, через стекло в двери ударял мне прямо в глаза свет из коридора.

Я стала тихонько ворочаться на своей кровати, пряча глаза, но пружины так заскрипели, что я замерла, боясь разбудить остальных.

Что еще мне оставалось делать, как не фантазировать? Я придумала всем хорошие судьбы — Галке с ее мальчиком-солдатом, Марине Алексеевне с ее раскаявшимся мужем. Я выдала Эру замуж за научного работника, который приедет в их район собирать материал для докторской диссертации и заведет с ней жгучий роман с ревностью, длинными письмами и объяснениями. Он разбудит в Эре чувство юмора, легкость, кокетство… Я не сразу нашла, чего недостает прекрасной Ларисе, потом решила, что ребенка. Даже двух…

О своей командировке, о том, как я теперь наверстаю упущенные дни, о работе, о своих бумагах, так и не вынутых из чемодана, я старалась вспоминать поменьше.

А крепкий сон все не приходил. Я уже подарила отличную домашнюю библиотеку бухгалтеру Дусе с ее глупым мужем, приохотила их к чтению, и в середине ночи очередь дошла до директора гостиницы. Я и его наделила счастьем, он исправился, изменился. Я представила себе, как он вдруг тихонько, на цыпочках, входит — тихий, учтивый… Тут я, видимо, задремала, потому что стало светать, отчетливо вырисовывались наши кровати, спинки стульев с висящими на них кофточками, окно; уже вылез на крышу пристройки голубь, стал отряхиваться, расправлять крылья, ворковать, стонать, а я, все еще сонная, не знала, не могла решить, как же мне откликнуться на уговоры директора перейти в отдельный номер, где можно без помехи работать…

МАША Рассказ

Еще за неделю неизвестно было, как сложится: кто придет, кто откажется от приглашения. Да что там за неделю, еще накануне, в пятницу, было много неясного. Ведь все явления жизни сцеплены между собой. Одно дело, если будет Богданов, совсем другое — если он не приедет. А согласится приехать Богданов, то и другие приглашенные прибегут, как говорится, живые или мертвые. Всем хочется с ним повидаться. Но не всех тогда можно позвать. Даже Елена Дмитриевна это хорошо понимала. И не удивлялась. Кто она и кто Богданов? Земля и небо. Она так и сказала Нине, главной устроительнице вечера.

— Конечно, Нина, я понимаю. Кто он и кто я? Но, с другой стороны, я его не касаюсь, а он не касается меня. И время теперь другое, и политика…

— Политика-то другая, и никакой вы теперь не враждебный элемент, но вдруг ему будет неприятно…

— А может, мне будет неприятно, — воинственно вскинула голову Елена Дмитриевна, и ее желтые, как у птицы, чуть хищные глаза загорелись гневом. — У меня больше оснований помнить прошлое…

И Нина, понимая свою зависимость — одной, без Елены Дмитриевны, ей никак не управиться со столом и с пирогами, — воскликнула:

— О боже, я сама еще ничего не знаю…

Как раз тогда вошло не то в моду, не то в традицию устраивать вечера воспоминаний, встречи однополчан, выпускников школ или институтов, даже просто земляков. Поколение двадцатых годов как бы хотело заглянуть в свое прошлое, прикоснуться к истокам, к началу начал, поразмышлять о своей судьбе, о судьбе страны. Хотя для некоторых, вероятно, такие встречи были просто идеей, подсказанной газетами.