Осенние клещИ - [32]

На ужин я впервые сходил в столовую. Взял только первое и чай. Вкусовые ощущения, к счастью, не притупились, чуйка работала, и рассольник я съел с удовольствием. Глазами бы поел и кашу, но желудок оказался полон. Допивая чай, я встретился глазами с красавицей из двести первой. Она сидела за столом напротив, неторопясь ела свою пайку и разговаривала с какой-то тёткой без талии и шеи в красном шёлковом халате. Она снова кивнула мне, и я кивнул ей в ответ. Видимо, тут было принято быть добрым и отзывчивым, и я начинал привыкать к тому, что человек человеку волк только тогда, когда здоров. А тут все – больные, а значит братья: делить нечего. Со мной уже здоровались все медсёстры, и я понял, что это дело рук Светы: рассказала, поди, про то, как я пацану три ампулы пожертвовал? Одна сестричка была очень так ничего из себя. Худенькая фигурка, затянутая в бело-голубой халатик в обтяжку – знает, чертовка, что хороша! – огромные глаза под белой чёлкой. «Вот бы такая краля нашу палату обслуживала!» – думал я иной раз, провожая взглядом её, идущую по длинному коридору. «Ну и зачем тебе бы это было нужно? Какая разница – кто тебе клизму ставит?» – задавал я себе логичный вопрос и сам над собой смеялся.

Вечером после всех процедур я налил в грелку горячей воды и лёг послушать музыку. Днём я сходил в ларёк на первом этаже и купил наушники к своему смартфону. Жаль, что не догадался взять свои из дома! Но я почувствовал, что без общения с внешним миром мне становится скучно и пожертвовал двумя сотнями. Не успел я лечь и настроить радио, как новый сосед открыл свою «Роман-газету» примерно на середине, потом резко закрыл и сказал, повернувшись ко мне:

– Ну, кто эту дурь придумал?!

– Честно – не я! – ответил я.

– Тут по сюжету дед решил помереть! Ему под сто лет, но он ещё бабу молодую вовсю пежит! Но почуял, видите ли, смерть и решил уйти красиво! Чем он её почуял? Где? В каком месте? Хер стоит – значит жизнь продолжается! Это закон природы! Но это бы ещё ладно! Этот горе-писатель знаешь что дальше пишет?

Дядька резко сел, и я подумал: «Что он вообще тут делает? Никак он не походит на больного энцефалитом! Вылечился с одной капельницы? Мне бы так!»

– Чёто не найду. Ну, одним словом – он решил смерти не ждать, а сделать плот и потонуть! И сделал плот! И поплыл к порогу. А баба евойная бежала вдоль реки и орала, чтоб он одумался и вернулся! А он в порог – бултых – и Вася не чешись! Ты просёк? – мужик выдержал паузу для того, чтобы я просёк поглубже. – Помирать решил, а плот сделал! Ты когда-нибудь плоты делал? Это – дерево завали, потом обсучкуй, потом ошкури… – он на пару секунд возмущённо задумался, потом в молчаливом споре с автором романа отыграл немного назад, – ну хотя если на тот свет торописся, то можно конечно и не шкурить. Ну ладно, допустим! Но сучковать-то всё одно надо! – он загибал пальцы, считая количество действий, требующихся для того, чтобы утопиться на плоту собственного изготовления. – Трелевать до речки надо! На берегу-то лес валить кто тебе даст? Пилить на сутунки надо! На одного человека чтоб плот не кувыркался четыре бревна – это самое малое. А собирать чем? Если на скору руку, да чтоб вернее сдохнуть – можно конечно и скобой, но за ей же опять в магазин ехать надо! А тут про магазин ни слова нету! И скоба-то денег стоит, а он из тайги по сюжету всю жисть не выходил! Откуда тогда деньги на скобу? А черёмухой через пердуна брёвна крутить да клинить – здоровья надо – я те дам! А он-то смерть уж чует! Вот она, костлявая! Ты сечёшь! А у самого здоровья – ещё на пятерых! Он её чё – за полвека почуял? Дык нынешним тогда чё – в двадцать лет топиться начинать? Не, это не роман. Это я в сортире положу. Там ему место. Это значит – человек пишет про то, что сам не прочувствовал! Это значит, что автор этот – не писатель, а кто? Правильно! Враль! Вон! Глянь вокруг! Тут, поди, через одного смерть почуяли! Чёто никто плоты вязать не побежал! И опять же…

Тут он ещё раз глянул на меня, замолк, потом присмотрелся ко мне и ахнул:

– Эка тебя перекосило? Ты тоже с энцефалитом?

– Да! Он самый! – грустно улыбнулся я. – И нога с рукой ослабли. Левые.

Мужик поцокал языком и покачал головой:

– Крепко тебя прижало! Тебе сколько сейчас годков?

– Не поверите, но тридцать три. Критическая цифра. Вот и не верь после этого в приметы!

– Меня в восьмидесятом так же треснуло. Это уж скоро сорок лет как. Лежал бревном. Всё отказало! Морду правда не перекосило. А работали на Дальнем Востоке. Места глухие. Там этих тварей больше чем у нас раз в сто. Раз наша собака зайца поймала. На бедном живого места не было – весь в клещах! Глухаря застрелили – выкинули. На спине да на пузе их почти нет, он, видать, их выклёвывает, а на шею-то как глянули… А для меня пока вертолёт вызвали, пока погоду дождались. Так там одна бабка местная меня травами поила неделю. Смешивала крапиву с шиповником и чагой и вливала в меня этот взвар литрами, пока я с прадедушкой в бреду здоровался. В тех местах как раз Зильбер клеща начинал изучать до войны. Так я месяца три потом отходил. Какой! Больше! С тех пор сколько ни кусали – ничего! И вот пожалуйста!