Осенние клещИ - [24]

– Молодой человек! Обедать идём! – хлестанула меня по ушам Светлана.

«Наверняка сдавала экзамены в институт искусств на вокал, но судьба развернулась не тем местом!» – подумал я, морщась от резких движений барабанной перепонки и ударов молоточков по улитке через стремя и наковальню.

– Спасибо, но у меня температура поднимается. Мне бы ещё попить, а есть я просто не могу! Всё равно всё вырвет потом.

– Вам надо хоть немножко покушать, а то таблетки на голодный желудок пить не следует! Вася! Пойдёшь из столовой – захвати своему новому товарищу хлеба кусок! Он на обед не идёт.

– Хорошо, Светик! – ответил здоровенный Вася, проходя мимо меня, потом повернулся ко мне: – Энцефалит? Ну, рад знакомству! Я тоже энцефалит. Хлеба только принести или может кашки? Тут кашка очень вкусная!

– Сергей! – представился я. – Нет, кашу не надо! Я и хлеб-то вряд ли съем. Температура под сорок. Попить бы!

– Тогда хлеб и два стакана компоту принесу. Тут компот вкусный! Я две недели назад тоже ничего есть не мог. А теперь – только дай! Выздоровеешь, не ссы!

– Ага, спасибо! – я через силу улыбнулся и снова упал на кровать.

Нынешние уколы не действовали так очевидно, как капельница или дибазол с папаверином, а от горсти таблеток меня и вовсе замутило. Хотелось пить, снова начался озноб, и когда Вася пришёл из столовой и принёс мне компот и хлеб – я не смог даже сесть, чтобы попить. Вася, почти двухметровый мужик лет сорока, усадил меня на кровати и подержал стакан, пока я трясущимся ртом пил компот, стуча зубами о стекло. Откусил кусочек хлеба и еле проглотил.

– Сейчас я, кажется, вырублюсь! – сообщил я Васе.

Тот сходил к дежурной медсестре, и через десять минут около меня возник Арнольд Борисович. Он смотрел мне в глаза, мерил температуру, щупал лоб, потом вздохнул и сообщил медсестре:

– Один укольчик ещё сделаем. Собьём температуру. Сорок один – это, знаете ли, многовато для живого организма! Но потом до вечерней капельницы – ничего! Слышали? Голубчик, а вы меня слышали? Ваш организм борется с инфекцией, потому и температура. Сбивать её постоянно – только вредить.

Я его слышал. Слышал его голос, который звучал, как орган: раскатисто и благозвучно, но смысла понять не мог. С закрытыми глазами я подёргал головой и свернулся в клубок, чтобы было не так холодно. Потом Светик сделала мне укол, который помог мне часа примерно на два. Я допил компот и то ли забылся сном, то ли бредил наяву. Мелькали перед глазами какие-то округлые образы людей и предметов, которые я хорошо знал, но не мог вспомнить – что это или кто это? И как только я пытался схватить этот образ – он кругло ускользал у меня из рук, а выше или ниже возникал новый. Потом я летал на этом круглом образе какого-то предмета над Овинным, а Юля далеко внизу махала мне рукой и обещала позвонить. После укола я даже распрямился под одеялом и какое-то время лежал ровно, ощущая только боль в суставах и икроножных мышцах, но вскоре тяжёлая телега температуры снова накатила, и я пытался оттолкнуть её, но левая рука плохо слушалась, а левая нога всё время скользила, не находя опоры. Несколько раз я открывал глаза и смотрел в потолок. Ничего нового! Оказывается, даже к бреду можно привыкнуть! Зелёные кони на фоне красного закатного неба мчали меня мимо моего окна на пятнадцатом этаже, и я понимал, что окна палаты тоже выходят на запад и сейчас закат. Понимал, что никуда не лечу, а лежу на продавленной койке, на которой до меня сорок человек умерло. Но всё равно летел в пространстве так быстро, что от ветра замерзал нос, и мне приходилось укрываться одеялом с головой и трястись там, стуча зубами на вдохе и на выдохе.

Вечером сестра Галина снова сделала мне капельницу. Начало это процедуры я помнил смутно. Помню, что с моей головы стащили одеяло и засунули подмышку что-то ледяное. Потом укол в задницу, потом игла в вену – и когда половина жидкости перетекла из прозрачного пакетика в меня – я выпал из комы и смог открыть глаза. Капельница меня снова спасала! Я влюбился в неё! Я жить без неё не мог! Когда сестра Галина пришла чтобы забрать штатив, я довольно бодрым голосом поинтересовался – нельзя ли ставить мне это чудо не два раза в сутки, а четыре. Иначе эта температура меня в гроб загонит!

– У вас почки не казённые, молодой человек! Вы слышали – что доктор сказал? – ответила она и зацокала к другому пациенту.

Я сел на кровати. Голова слегка упала на бок, но иначе почему-то не держалась. Осмотрелся. Капельницы стояли ещё у двух горемык: давешнего Васи и в дальнем углу палаты. Насколько я мог рассмотреть – там лежал совсем ещё мальчишка лет шестнадцати и тоже метался в горячке. Васина кровать стояла напротив моей, поэтому мы с ним лежали ногами друг к другу. Заметив, что я сел и осматриваю палату, Вася, тоже освободившись от иголки в вене, пояснил:

– Тут нас таких трое. Ну, с клещами. Я, ты и Петька. Мне скоро домой. Почти отстрадался. Одну капельницу в два дня уже делают. А Петька за день до тебя попал. Так что вы вместе сейчас на сестру Галину молиться будете. Она баптистка, так что денег не берёт. Честная – аж противно. Ты как отсюда выберешься – в её дом молитвы пожертвования сделай! Сколько сможешь. Говорят, она туда десять процентов от каждой своей зарплаты отстёгивает.