Осень в Пекине - [32]

Шрифт
Интервал

Атанагор вздохнул.

— Не знаю, почему меня так взволновала ваша история. Я ведь уже не молод.

— О, я бы не хотел надоедать вам своими проблемами... — сказал Анжель.

— Вы мне не надоедаете. Просто мне больно за вас. Вот видите, а я считал себя совсем стариком.

Он приостановился, почесал затылок и снова зашагал вперед.

— Думаю, все дело в пустыне, — сказал он. — Должно быть, она замедляет старение. — Он положил руку Анжелю на плечо. — Я не пойду с вами дальше. Неохота встречаться с этим типом.

— С Амадисом?

— Да, с ним. Он, знаете ли... — археолог замялся, подыскивая слова. — Видел я его в гробу в белых тапочках.

Он покраснел и пожал Анжелю руку.

— Я знаю, что нехорошо так говорить, но этот Дюдю действительно невыносим. Ладно, до скорого. Увидимся как-нибудь в ресторане.

— Счастливо, — ответил Анжель. — Я приду посмотреть ваши раскопки.

Атанагор покачал головой:

— Вы увидите одни только ящики. Но они, правда, тоже недурны собой. Ладно, я пошел. Заходите, когда надумаете.

— Счастливо, — повторил Анжель.

Атанагор свернул вправо и исчез в провале меж дюн. Анжель подождал, пока его белая голова вновь появится на взгорье, потом пока он появится весь. Носки археолога светлыми отметинами выделялись над высокими драповыми ботинками. Вскоре ставший совсем крошечным силуэт исчез за бугром, оставив на песке ниточку следов, прямую и тонкую, как паутинка.

Анжель вновь повернул голову к ресторану, белый фасад которого был украшен яркими цветами, и бросился догонять своих товарищей. Около чудовищно-гигантских грузовиков притулилось маленькое черно-желтое такси, такое невзрачное, будто какая-нибудь ручная тачка на фоне динамомашины, придуманной широко известным в узких кругах изобретателем.

Неподалеку от ресторана поднимающиеся снизу ветры раздували подол ярко-зеленого платья Рошель, а солнце рисовало ей, несмотря на неровности почвы, очень красивой конфигурации тень.

IX

— Уверяю вас, учитель, это истинная правда, — снова повторил Мартен Жирдье.

Его круглая розовая физиономия так и сияла, а каждый волосок шевелюры искрился на кончике голубым светом.

— Я вам не верю, Жирдье, — отвечал археолог. — Во что угодно поверю, но в это — никогда. И во многие другие небылицы, по правде говоря, тоже.

— Но черт побери! — сказал Жирдье.

— Вот что, Жирдье, вы мне перепишете третью «Песнь Мальдорора»[34], переворачивая слова задом наперед и меняя орфографию.

— Слушаюсь, учитель, — сказал Жирдье и, вконец теряя терпение, добавил: — Вы можете сами в этом убедиться!

Атанагор внимательно посмотрел на него и покачал головой:

— Вы неисправимы, Жирдье. Я даже не буду увеличивать вам наказание.

— Учитель, заклинаю вас!

— Ну так и быть, схожу посмотрю, — проворчал Ата, побежденный неслыханным упорством.

— Я совершенно убежден, что это именно то самое. Точнехонько совпадает с описанием из учебника Уильяма Свиста.

— Мартен, вы просто спятили. Так не ищут курсовую линию. Прощаю вам это шалопайство, потому что вы не в себе. Но имейте в виду: чтобы в будущем ничего подобного больше не повторялось. Вы уже не ребенок.

— Но ё-моё, я ведь не шучу...

Атанагора охватило волнение. Впервые с тех пор, как он возложил на своего помощника ежедневные отчеты, его посетило предчувствие, что грядет нечто значительное.

— Пошли поглядим, — сказал он, поднялся и вышел.

Мерцающий огонь фонаря с абажуром выхватывал из густого мрака пол и стены палатки, слепляя в пространстве размытый светящийся конус. Голова Атанагора находилась в тени; остальные части тела смутно вырисовывались в зыбких лучах газовой горелки. Мартен тоже вскочил и, виляя круглым задом, засеменил вслед за хозяином на своих коротких ножках. Они очутились в полной темноте, и только электрический фонарик Мартена указывал им путь к зеву узкого колодца, что спускался к месту раскопок. Мартен полез первым; он громко пыхтел, цепляясь за перекладины лестницы из черненого серебра, которую Атанагор, уступая вполне простительной утонченной прихоти, приспособил для спуска в забой.

Археолог посмотрел на небо. Там, как всегда, пульсировала Астролябия: три черных вспышки, одна зеленая, две красных и две паузы. Обрюзгшая Большая Медведица неровно мигала желтоватым светом слабой силы тока, а Орион только что потух. Археолог пожал плечами и, сдвинув ноги, прыгнул в колодец: он рассчитывал приземлиться на жировую прослойку своего подручного. Мартен успел уже отойти в горизонтальную галерею. Ему пришлось срочно вернуться, чтобы вытащить своего патрона из сваленной в кучу земли, в которой его костлявое тело проделало цилиндро-плутоническую скважину.

Приблизительно через одно измерение галерея разветвлялась и растопыривала ветки почти во всех направлениях, свидетельствуя об объеме проделанных работ. Каждый коридор имел соответствующий номер, небрежно начерченный на белой табличке. Под сводами, цепляясь за сухие каменные выступы, бесшумно струились электрические провода, и кое-где свисали лампочки, сверкавшие с удвоенным рвением, пока их еще не успели разбить. Откуда-то доносились хриплые вздохи насосных установок, нагнетавших в подземелье сжатый воздух, при помощи которого, эмульгируя его до консистенции аэрозоля, Атанагор удалял из забоя землю, песок, пинпинаквангауз и размолотые камни, ежедневно извлекаемые землеройными машинами.


Еще от автора Борис Виан
Я приду плюнуть на ваши могилы

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Пена дней

Борис Виан (1920–1959) — французский романист, драматург, творчество которого, мало известное при жизни и иногда сложное для восприятия, стало очень популярно после 60-х годов XX столетия.В сборник избранных произведений Б. Виана включены замечательные романы: «Пена дней» — аллегорическая история любви и вписывающиеся в традиции философской сказки «Сердце дыбом» и «Осень в Пекине».


А потом всех уродов убрать!

Борис Виан (1920–1959) – один из самых ярких представителей послевоенного французского авангарда.


Любовь слепа

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Мертвые все одного цвета

Это второй, после «Я заплюю ваши могилы», роман, вышедший в 1948 году под псевдонимом «Вернон Салливен», осужденный в 1950 и отправленный на костер вместе с первой книгой. В высшей степени характерное для Салливена произведение: роман, отвергнутой по соображениям морали, граничащей с глупостью.Секс, кровь, смерть — как в любой великой книге, заслуживающей уважения.И много остроумия — ведь книга написана Борисом Вианом.


Пожарники

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Рекомендуем почитать
В пору скошенных трав

Герои книги Николая Димчевского — наши современники, люди старшего и среднего поколения, характеры сильные, самобытные, их жизнь пронизана глубоким драматизмом. Главный герой повести «Дед» — пожилой сельский фельдшер. Это поистине мастер на все руки — он и плотник, и столяр, и пасечник, и человек сложной и трагической судьбы, прекрасный специалист в своем лекарском деле. Повесть «Только не забудь» — о войне, о последних ее двух годах. Тяжелая тыловая жизнь показана глазами юноши-школьника, так и не сумевшего вырваться на фронт, куда он, как и многие его сверстники, стремился.


Винтики эпохи. Невыдуманные истории

Повесть «Винтики эпохи» дала название всей многожанровой книге. Автор вместил в нее правду нескольких поколений (детей войны и их отцов), что росли, мужали, верили, любили, растили детей, трудились для блага семьи и страны, не предполагая, что в какой-то момент их великая и самая большая страна может исчезнуть с карты Земли.


Антология самиздата. Неподцензурная литература в СССР (1950-е - 1980-е). Том 3. После 1973 года

«Антология самиздата» открывает перед читателями ту часть нашего прошлого, которая никогда не была достоянием официальной истории. Тем не менее, в среде неофициальной культуры, порождением которой был Самиздат, выкристаллизовались идеи, оказавшие колоссальное влияние на ход истории, прежде всего, советской и постсоветской. Молодому поколению почти не известно происхождение современных идеологий и современной политической системы России. «Антология самиздата» позволяет в значительной мере заполнить этот пробел. В «Антологии» собраны наиболее представительные произведения, ходившие в Самиздате в 50 — 80-е годы, повлиявшие на умонастроения советской интеллигенции.


Сохрани, Господи!

"... У меня есть собака, а значит у меня есть кусочек души. И когда мне бывает грустно, а знаешь ли ты, что значит собака, когда тебе грустно? Так вот, когда мне бывает грустно я говорю ей :' Собака, а хочешь я буду твоей собакой?" ..." Много-много лет назад я где-то прочла этот перевод чьего то стихотворения и запомнила его на всю жизнь. Так вышло, что это стало девизом моей жизни...


Акулы во дни спасателей

1995-й, Гавайи. Отправившись с родителями кататься на яхте, семилетний Ноа Флорес падает за борт. Когда поверхность воды вспенивается от акульих плавников, все замирают от ужаса — малыш обречен. Но происходит чудо — одна из акул, осторожно держа Ноа в пасти, доставляет его к борту судна. Эта история становится семейной легендой. Семья Ноа, пострадавшая, как и многие жители островов, от краха сахарно-тростниковой промышленности, сочла странное происшествие знаком благосклонности гавайских богов. А позже, когда у мальчика проявились особые способности, родные окончательно в этом уверились.


Нормальная женщина

Самобытный, ироничный и до слез смешной сборник рассказывает истории из жизни самой обычной героини наших дней. Робкая и смышленая Танюша, юная и наивная Танечка, взрослая, но все еще познающая действительность Татьяна и непосредственная, любопытная Таня попадают в комичные переделки. Они успешно выпутываются из неурядиц и казусов (иногда – с большим трудом), пробуют новое и совсем не боятся быть «ненормальными». Мир – такой непостоянный, и все в нем меняется стремительно, но Таня уверена в одном: быть смешной – не стыдно.