Осень Овидия Назона - [48]

Был десятый день пути. Они шли вдоль зеленых берегов, где когда-то вели свое судно отважные аргонавты. Гордия поразили рощи вечнозеленых растений, каких он не видел даже на своей родине, в Греции. Он не знал названия этим растениям и обратился с вопросом к Никострату.

— Это удивительные деревья. Они не так велики и могучи, как иные из тех, какие мы увидим позднее, — говорил Никострат, — но мне рассказали, будто это самое древнее дерево на свете и появилось оно еще до того, как пришел на эту землю человек. Говорили, будто это дерево так же старо, как вот те горы, покрытые вечными снегами. Я вас приведу в зеленую благоуханную рощу, где растут только эти деревья, вы почувствуете тонкий прекрасный аромат. Говорят, он целебен.

Сообщив все это, Никострат с удовольствием продолжил свой рассказ о стране, принявшей аргонавтов.

— Я покажу вам одно изумрудное озеро, подобного нет на свете. Вокруг него дивные растения и голубые птицы летают и поют. А еще я покажу вам удивительные пещеры, каких я не встречал за всю свою жизнь. Меня привели туда местные пастухи. Они взяли с собой горящие факелы, и мы увидели громадные камни — зеленые, оранжевые, золотистые. Они лежали на скалах, словно дожидаясь нашего прихода. Однако пастухи сказали мне, что каждый, кто осмелится унести такой камень, попадет в беду.

— И вы не взяли там ничего? — удивился Гордий.

— Зачем же рисковать жизнью? Да и взять их было не просто. Никакая кирка не поможет отбить такой камень от скалы. Да и не было у нас кирки.

На пятнадцатый день Никострат бросил якорь вблизи зеленого берега и предложил сесть в маленькую лодку, чтобы высадиться на берег. Вдоль песчаной полосы, отделяющей берег от морского прибоя, зеленела трава, розовели кусты шиповника, а чуть повыше стояло высокое дерево с вечнозеленой полированной листвой и большими белыми цветами. Это цвела магнолия — дерево дивной красоты.

— Друг Никострат, — воскликнул восхищенный Фемистокл, — почему же понадобилось пять лет, чтобы увидеть этот край! Когда мы плыли мимо, надо было здесь остаться. И не нужен был бы Пантикапей.

— Если бы ты возделывал виноградники, — усмехнулся Никострат, — если бы пас стада овец, я бы привез тебя сюда. Но что делать переписчику, знающему греческий и латынь, когда нет здесь людей, которые бы знали эти языки и нуждались в переписчиках. Вот и причина, Фемистокл.

— Зато Гордию нашлось бы занятие, не правда ли, друг?

— Тогда бы мы были в разлуке. Все случилось как и должно быть. Но право же, хорошо побывать в Колхиде, когда живешь в Пантикапее. Здесь солнце щедрее, растительность богаче, должно быть много виноградников. И если растут здесь такие чудесные деревья, то поистине страна эта благословенна.

Оставив на судне гребцов и своего помощника, Никострат вместе со своими спутниками поднялся по извилистой крутой тропе, и они вышли к небольшому селению. К ним навстречу уже спешили люди, приветствуя громкими возгласами на непонятном языке. Незнакомые им люди показались Фемистоклу красивыми и приветливыми. Особенно хороши были дети, полуголые, загорелые, с большими темными глазами.

Фемистокл и Гордий тащили на себе большие корзины с краснолаковой керамикой. Никострат привез дешевые серебряные украшения с цветными камешками. Он знал, что за эти кольца, браслеты и серьги можно будет получить много мягкой белой шерсти. Никострат пошел к знакомому дому пастуха, с которым встретился в прошлый свой приезд. Это был еще молодой человек с густой черной бородой и курчавыми волосами, подстриженными в кружок. Он принял гостей радушно и приветливо. Тотчас велел своей юной и красивой дочери подать вино и угощение. Они долго торговались, а когда договорились, решили отправиться к изумрудному озеру и посмотреть пещеры. Никострат уже видел все это, но не отказался снова посмотреть — уж очень там было красиво.

Выйдя из селения, они пошли вдоль темной кипарисовой аллеи, которая вела к горной тропе. Фемистокл почувствовал, как сердце его забилось от радостного ощущения, будто он оказался в своей милой Греции. Высокие кипарисы напоминали ему такую же аллею в Афинах, и трудно было отделаться от мысли, что, пройдя этим прохладным душистым коридором, он выйдет к светлой улице, ведущей к Акрополю.

— Друг мой, Гордий, — сказал он, — как мне хотелось бы жить на этой земле. Уж очень она напоминает мне мою отчизну.

— Ты стар, чтобы вдруг изменить свое занятие. А с твоей перепиской здесь и дня не проживешь. Будем жить в Пантикапее. Мне говорили, что из всех греческих городов на берегах Понта — он лучший и самый богатый. Учти, что в Пантикапее больше греков, чем в любом городе у берегов Понта Евксинского. Когда выходишь на агору Пантикапея, то и не подумаешь, что это чужая земля. Да и какая она чужая? Она дальняя, но уже многие столетия живут здесь греки.

— Мне странно, что они не догадались основать свои большие города именно здесь, в этом цветущем саду. И здесь будут греческие города.

— Прошло уже пять лет с тех пор, как ты ступил на эту землю, а все еще тоскуешь, не привык, — посочувствовал Гордий. — Я как-то меньше думаю об этом.