Осень Овидия Назона - [47]

*

— На целый месяц бросить мою гончарную? В уме ли ты, мой друг Фемистокл! — кричал Гордий, а глаза его смеялись. — Ты зовешь меня на прогулку, будто я богатый всадник. А я ведь попросту гончар. Мои руки не знают отдыха больше сорока лет. И вдруг такое событие.

— Но как можно отказаться от такой примечательной затеи, ведь за все уже уплачено и Никострат ждет нас на своем суденышке! Мы славно проведем месяц, да еще заработаем, повезем с собой твои расписные кратеры и блюда, а там купим шерсть. Посейдон в добром настроении, он даст нам свежий ветер, а бурю остановит. Согласись, Гордий, не огорчай меня. Поручи дела старшему сыну, он у тебя такой умелый.

— Неосторожный ты человек, Фемистокл, внес деньги, не поговорив со мной. Но если говорить по-честному, то и мне самому хочется посмотреть на землю, где аргонавты добыли золотое руно. Пожалуй, я составлю тебе компанию. Ты прав, нам надо взять с собой денег и гончарных изделий, чтобы закупить там мягкой белой шерсти. Говорят, что там она дешева, а здесь ее не добудешь.

— За этим и гонит свой парусник Никострат. Он закупает там тюки этой белой шерсти и везет ее потом в Дельфы. Там такое сборище людей, что от покупателей нет отбоя. Ты прав, Гордий, мы закупим шерсть и продадим ее в Пантикапее, на агоре. Право же, и убытка не будет от такого путешествия.

И они договорились.

Ранним теплым утром корабль Никострата покинул гавань Пантикапея. Погода была на редкость хорошая, и Никострат обещал доставить своих путников на землю аргонавтов не более чем через две недели. Путешествие удалось на славу. Фемистокл не помнил, когда бы просыпался с таким хорошим настроением, в ожидании приятного.

— Я стал веселым и беспечным человеком, — говорил он Гордию. — Не помню, когда бы мне было так хорошо и спокойно на душе. И все благодаря тебе, мой друг. Ведь я для тебя придумал это путешествие, тебе я хотел сделать подарок, а сделал чудесный подарок самому себе.

— Я давно это заметил. Добро вознаграждается добром. Не было случая, чтобы я, сделав одолжение хорошему человеку, не был вознагражден.

Гордий сказал это с улыбкой, радуясь тому, что с ним рядом такой сердечный человек. Он полюбил Фемистокла и от всей души вел с ним беседу о жизни. Если Гордию была свойственна жизненная мудрость, то Фемистокл помнил о мудрости великих мыслителей. У него была удивительная память, и он к случаю всегда вспоминал разумные мысли мудрецов, прочитанные в свитках. Гордий очень уважал умение Фемистокла работать с самыми достойными людьми города. Не было в Пантикапее судьи, грамматика или поэта, который бы не обращался к Фемистоклу с просьбой переписать начисто, красивым почерком свиток. Грамотный переписчик, понимающий написанное, очень высоко ценился в этом городе. Ведь были и такие переписчики, которые не понимали написанного, а просто бездумно переписывали строку за строкой, не вникая в написанное. Иной раз получалась такая чепуха, что и сам переписчик удивлялся, а тот, кто прибег к услугам невежды, просто стонал.

— Ты великий выдумщик, — говорил Гордий Фемистоклу. И это была высшая похвала.

— Все мы выдумщики, — отвечал Фемистокл. — Разве ты не выдумываешь дивных птиц, которые порхают на глиняных блюдах, сделанных твоими руками? Как нарядно расписаны твои блюда и амфоры. Сколько нужно фантазии, какая нужна выдумка, чтобы изобразить все то, что ты изображаешь на своей керамике. И сыновья унаследовали твое умение, твою фантазию. Это прекрасно! Сколько радости ты доставляешь людям своим трудом. В твоем труде своя философия. Право же, она не уступает философии великих мыслителей. Только она имеет свою жизненную мудрость. К тому же она проста и доступна пониманию каждого человека, даже совсем непросвещенного. А это великое дело! Если вдуматься как следует, то твоя философия заслуживает самого большого поощрения. Я уж не стану говорить о том, как радует твой труд человека. Особенно радует он человека бедного, неимущего.

— Что-то ты преувеличиваешь мои заслуги, Фемистокл. Я никогда не думал о том, что труд мой доставляет радость. Я думал, что без керамики не обойтись. Человек не зверь. Он не может есть лапой, хватая пищу с ветки. Он должен иметь множество сосудов. А мне интересней работать, когда мои сосуды разукрашены, да так, как никто другой этого не делает.

— А я скажу тебе, Гордий, что разукрашенная тобою миска радует глаз усталого человека. Может быть, он целый день грузил тяжелые тюки, устал, проголодался. А тут ему подают горячую ароматную похлебку в красивой миске, и на душе у него становится тепло и легко. А если хозяюшка еще и улыбнется этому усталому грузчику, то и вовсе облегчит его усталость, и станет он веселым.

— Если так, то, поверь, я еще лучше буду украшать свои сосуды.

Целыми днями друзья вели свою неторопливую беседу, и столько было в ней доброты и сердечности, что любые душевные раны должны были залечиться. И Фемистокл чувствовал, что все дурное, что он оставил дома, забывается и кажется пустым и ничтожным.

«Ты был прав, старый Фемистокл», — сказал он себе как-то утром, когда восходящее солнце сулило хороший день рядом с другом Гордием.