Осажденный город - [32]

Наивность матери вогнала ее в краску — если она выйдет за Матеуса, как вместится Ана, такая неопытная и мечтательная, такая щепетильная, в ту роскошную жизнь, какую предстоит им вести? «Заботится, небось…»

— Ничего ты не ела… — обиженно бросила Ана, глядя на нетронутый бисквит.

Вместо ответа Лукресия встала — и вот она уже взбирается по трем цементированным ступенькам и проникает в приемную, наклонив голову под притолокой двери, хоть там и достаточно высоко, — смутно подражая, в возмещенье прошлого, привычке отца, умершего и высокого.

Едва она села с вышиваньем в руках, как дверь скрипнула и показалось наполовину лицо Аны, неясно улыбаясь, как профиль, видимый на луне…

— …и молоко не выпила…

— Я раньше выпила, — соврала дочь. Ана знала, что это не так, но всегда отмахивалась от этих мелких обманов.

— Хорошо, — ответила она… и подождала в дверях, может, Лукресия позовет.

Но та улыбнулась, ставя точку, и Ана повторила: «Хорошо, девочка», — и со вздохом закрыла дверь.

Бедная женщина ненавидела город Сан-Жералдо, и они давно бы уж уехали, если бы — говорила она с упреком — Лукресия не была такой патриоткой. Все здание полнилось запахом города, и обе они ощущали это, но Лукресия наслаждалась, Ана же болтала целый день без умолку, чтоб забыться.

Поскольку как-то раз обе всхлипнули над чужой бедой, — какая всегда возбуждала у Аны огромный интерес, при условии, что случалась не в Сан-Жералдо, — мать с тех пор всегда приходила домой с газетой в руках и заглядывала в глаза дочери: годовалый ребенок в местности Ф. проглотил сырой боб и задохся. — Бедное дитя, — завздыхала она старательно, — по крайней мере, оно-то уж не страдает больше. — Лукресия сочувственно кивала.

И вот дверь снова отворилась, прервав ее вышиванье. Она сказала с иронией:

— Персей, на сей раз…

Он возник тут же, будто подслушивал за дверью.

Вошел, беззастенчиво оглядываясь вокруг; в прекрасных его глазах было движение, но губы были сжаты, словно он берег что-то на потом. Это правда, что по утрам он обычно так красив и ловок… Но Лукресия, со своей всегдашней подозрительностью, подумала, что на сей раз это не просто, он, видно, решил изменить как-то свое поведение. Как именно, она не знала. Да и сам Персей, заметим вскользь.

— Добрый день, — сказал юноша только после того, как дверь закрылась, словно Ана не должна была слышать этот секрет.

Никто ему не ответил. Лукресия Невес смотрела на него, давая понять, что если он изменит свое обычное поведение, то немедля останется один в комнате. Но Персей-Мария, казалось, не растерялся, он выдвинул кресло и сел прямо против нее — стянув просторную комнату в единый узел.

Затем, с оскорбительным спокойствием, быстро пробежал глазами по всей фигуре Лукресии, уставился даже на ее колени, вызвав в ней прилив ярости, но притворился равнодушным и быстро оглядел уши девушки. Они торчали из темной массы волос, подобно ослиным, и, казалось, издали дерзко слышали все.

Но он не произнес ни единого слова. А она так и не смотрела на него. Персей, не смутившись, продолжал водить взглядом по комнате, задерживаясь на той или иной безделушке, словно вдруг не узнав ее и, одновременно, решив переделать, — у него были тяжелые руки мастерового и он ко всему хотел применить свое уменье. Тут он заметил, что Лукресия за ним наблюдает, и смутился наконец.

— Они принадлежат вам?.. — спросил он, указывая подбородком.

— Этой комнате.

Он взглянул на нее с удивлением и весело:

— Что за вздор! Вещи принадлежат людям!

— Этой комнате, — проворчала Лукресия Невес.

— Ну а комната кому, а, девочка?

— Дому, а дом — городу Сан-Жералдо, и не приставайте ко мне.

— Ах так! А город Сан-Жералдо?

— Город… Городу Сан-Жералдо, и оставьте меня в покое.

— Ладно, ладно! Кричать незачем.

Значит, правда: он изменил свое поведение.

— Этой комнате, я ведь сказала, — повторила она твердо, но уже немножко с опаской.

И снова он как будто остался спокоен и только поудобней устроился в кресле.

— Сегодня пойдем на прогулку.

— Пойдем кто? — недоверчиво спросила девушка.

Глаза юноши блеснули в умной усмешке:

— Кто? Ну вот! Прогулка пойдет на прогулку!

Как быстро он проник в ее мысли! Она поспешила исправить положение:

— Да я пошутила, знаете, я иногда люблю пошутить. Ну хоть что безделушки принадлежат городу Сан-Жералдо, вообразите только. Они принадлежат людям, естественно, какой вы чудак, что поверили… — и, уже уставая врать дальше, прибавила, смеясь: — но никто не знает, кому именно, дружок.

— Я знаю, — сказал Персей, чтоб сказать что-нибудь.

Заметив, однако, любопытный взгляд, какой на него бросили, он выпрямился резко, в порыве демонической веселости, и прислонился к стене, чтоб удобнее было сбежать, если придется.

— Так вот: я знаю, я!

— Бы смешны, это да!

Хоть и глубоко униженный подобными словами, юноша не изменил своей позы у стены и стоял, простерши руки, как концы креста, — только слегка вздрогнул и наклонил голову. «Я знаю», — повторил он на сей раз гневно.

— Так чьи ж они? — выдавила она из себя с усилием.

С минуту оба молчали, глядя друг на друга.

— Божьи, к примеру… — сказал Персей, разуверенный, сложив руки и уменьшившись в размерах.