Осадочная порода - [3]

И в песках люди есть. Пусть видят, что это не обычный караван с папиросами и мукой для чабанов глубинных пастбищ, а караван строителей колхозного канала. Поэтому и бубенцы, и цветные кисти, и праздничный халат.

Но если говорить откровенно, то ведет караван не Жакуп-ата, а его дряхлая кобыленка с рубцами на груди от волчьих зубов. Жакуп-ата, покачиваясь в седле, как в люльке, сладко дремлет. Но вот кобыленка останавливается как вкопанная. Останавливается и весь караван. Это значит: на тропе развилка. Жакуп-ата просыпается, не спеша достает из-за кушака пузырек с надписью «Витамин С» и, вытряхивая на ладонь щепоть насыбая, окидывает пески внимательным взглядом. Затем закладывает табак под язык и шпорит кобылку пятками, уверенно направляя ее на нужную тропу.

И снова мерно колышатся горбы и шеи верблюдов, снова мимо каравана шагает пустыня.

Вера впервые попала в настоящую пустыню, и удивительнее всего для нее было то, что пустыня оказалась точно такой, какою она воображала ее еще в детстве. В школе на уроки географии приносили картины, изображавшие льды и северное сияние Арктики, с моржами и белыми медведями на первом плане, тропические джунгли с крадущимися тиграми, и песчаные пустыни. И здесь было все в точности, как на школьной картинке: и песок расстилается до горизонта, и верблюды шагают, высокомерно подняв головы, и даже скелет павшего верблюда белеет на бархане. Лишь тишина пустыни не чувствовалась на школьной картине, а здесь, важная и суровая, она пугала непривычные уши. И Вере захотелось дерзко и насмешливо нарушить эту тишину, крикнуть про пустыню что-нибудь смешное, обидное или взобраться на бархан и, балансируя руками, с шутливо-испуганным визгом пробежаться по его острому гребню. Она обернулась, опершись рукой на круп лошади, к ехавшему сзади Кирпичникову и крикнула насмешливо:

— Николай Николаевич, вы не находите, что барханы похожи — на что вы думаете? — на шоколадные торты? Не находите? А пробежаться по его вершине не хотите?

Кирпичников поморщился и холодно ответил:

— Нет, не хочу. Объясните лучше, откуда у вас эта патологическая ирония ко всему на свете? Барханы-то чем вам не угодили?

— Ирония? Патологическая? — прищурилась Вера и вдруг выпалила: — Знаете что, мне не нравится такой разговор. Лучше прекратим.

— Да, лучше прекратим, — ответил Кирпичников, угрюмо разглядывая уши лошади.

Вера не знала, что раздражение и холодность Кирпичникова объяснялись другими причинами. За те дни, что они провели в песках, он ревниво следил за работой Веры. Она работала, как и все в партии, много и напряженно, но равнодушно, спокойно, и говорила о сделанной за день работе тоже равнодушно. Какими шумными и веселыми бывают вечерние часы у костра, когда геологи показывают друг другу находки и открытия дня, азартно спорят и, не будем греха таить, немножко хвастают. В партии Кирпичникова вечера у костра проходили тихо, в вялых, равнодушных разговорах.

Кирпичников все надеялся, что это изменится и Вера войдет во вкус.

Шли дни, а Вера не менялась. Кирпичников мучился и с трудом скрывал это. Для натуры щедрой и открытой мучительно работать с человеком, который не отдает делу всего себя, как большой любви или ненависти. И наконец он сорвался.

Это произошло вечером того же дня, на привале.

Изучая при костре карту, Кирпичников нахмурился и сказал встревоженно:

— Смотрите-ка, товарищи, с известняком у нас совсем плохо. А без известняка стройка невозможна, это и ребенку понятно…

Вера, сидевшая рядом, сочувственно кивнула головой, но сочувствие получилось холодное, только из вежливости.

— Чего это вы киваете? — хмуро поглядел на нее Кирпичников запавшими от жары и бессонницы глазами.

— Соглашаюсь с вами. С известняком у нас совсем плохо, — думая о своем, рассеянно ответила Вера.

— Сознайтесь, а ведь вас ничуть не волнует эта презренная осадочная порода?! — тяжелым от раздражения голосом сказал начальник партии.

Вера удивленно посмотрела на него и так прищурила глаза, что видны стали только крошечные блики костра в ее зрачках.

— Да, вы правы. Я как-то не могу все время думать только об известняках. Может быть, потому, что у меня нет таланта… известкоискателя, — ответила она и не узнала своего голоса, резкого, издевательского и злого.

Кирпичников с треском скомкал карту и сунул ее в полевую сумку. Он почувствовал, что Вера оскорбила чем-то лично его. Андрюша, виновато мигая выгоревшими на солнце ресницами, уставился напряженно в костер, а Жакуп-ата печально вздохнул.

Все долго молчали и смотрели в костер, словно боялись показать друг другу глаза. Наконец Андрюша зашевелился, отвел взгляд от огня и сказал, как бы вызывая кого-то на спор:

— Что ж, верно! Известняк — это наше кровное дело. Можно бы на месте цемент делать.

— Ой-бой, какое слово: це-мент! Крепкое слово, — встрепенулся и Жакуп-ата. Поискав за костром лицо Андрюши, сидевшего напротив, он улыбнулся ему.

Вера вдруг встала, подчеркнуто высоко держа голову, пошла к своей кровати-раскладушке, стоявшей под открытым небом. Она легла не раздеваясь, подложив руки под затылок. Низко висели звезды, крупные, теплые и какие-то курчавые, как ягнята. Казалось, они шевелятся и сейчас начнут ползать по небу.