Спора нет, хорошо путешествовать на «ТУ-104» или «ИЛ-18». Быстро, спокойно, удобно! А мне, представьте, больше железная дорога нравится. И вот почему. О чем будешь разговаривать на этом воздушном лайнере с соседом по креслу или по купе? Конечно, о спутниках, о космических полетах и лучах, о разных там астрономических орбитах или синхрофазотронах. Высота обязывает! Темы, конечно, интересные, но очень уж стратосферные… А я больше люблю темы земные, о наших земных делах.
Ехал я на днях из Москвы в Свердлова в поезде. Вот где разговоры были! Красота! Порассуждали о литературе, музыке, о новой модели «Москвича», о Даллесе, о футболе, конечно, и даже о никудышном урожае грибов в этом году. А после грибов стали вспоминать свои любимые блюда.
На такой «вкусный» разговор потянулись к нам пассажиры из соседних купе, и получилась такая теснота и такой накал страстей, как на хорошем общем собрании, где прения «на должном уровне». Одни говорит, что нет ничего лучше карасей в сметане, другой кричит, что караси в подметки не годятся яичнице-верещаге, а третий, пожилой майор с тяжелым грузинским носом, спрашивает сердито:
— Шашлык по-карски? Сочный, ароматный? Да вы ели его когда-нибудь? Сам в рот лезет!
А ехавший в нашем купе старенький бухгалтер сказал солидно, что не надо сбрасывать со счетов и обыкновенную селедочку, когда лежит она на тарелке, распластав голову с перламутровыми щечками в окружении ломтиков картошечки, свежего огурчика и репчатого лучка.
Тут заметил я, что один человек не принимает участия в горячих спорах. Это был пассажир нашего купе, немолодой, широконосый, скуластый, с шапкой мягких белокурых волос. Сразу видно, русская косточка, сибиряк или уралец.
— А вы что же молчите? — обратился я к нему. — Или нет у вас любимого блюда?
— Есть! — свесил он голову со своей верхней полки. — Но это такое диковинное блюдо, что едва ли вы его пробовали, да и пробовать вам вряд ли придется.
— Расскажите, расскажите! — закричали со всех сторон. — Что это за диковинное блюдо?
— Ладно, слушайте. — Лег он поудобнее, подперев голову рукой. — По профессии я геолог-поисковик. Учился в Свердловске. И случилось так, что в день получения диплома я должен был уже выехать на место моей будущей работы, в город Трехпалатинск. Это недалеко от Свердловска, меньше суток езды.
— Позвольте, что это за город Трехпалатинск? Не слыхал о таком, — перебил его бухгалтер. — Есть Семипалатинск, но это не у нас на Урале, а в Казахстане.
— А вы слушайте, слушайте, я этот город потом опишу, — ответил ему геолог. — С торжественной церемонии вручения дипломов я отправился прямо на вокзал. А провожать меня поехал чуть не весь наш курс. И очень я удивился, когда увидел среди провожающих Сашу Паншина. Шибко меня недолюбливал Сашок, хотя я к нему неприязни не чувствовал. Дело в том, видите ли, что мы с ним оба были неравнодушны к Ниночке Ждановой с инженерно-геологическою. Словом — треугольник! И понимал Сашок, что он в этом треугольнике угол лишний, вопреки законам геометрии. Ну, словом, высыпала наша шумная компания на перрон, начались тут пожелания, обещания и клятвы в вечной дружбе. Вырвавшись из последних дружеских объятий, поднялся я на ступеньки вагона и вдруг заметил, что нет со мной моего походного рюкзака. И тут же увидел Сашка: бежит с моим рюкзаком и кричит:
— Ротозей! Получай свой мешок! Ты его в буфете оставил.
— Послушайте, кацо, а когда же ваше любимое блюдо будет? — спросил нетерпеливо майор.
— Сейчас, сейчас! До него уже недалеко: всего пятьдесят километров осталось, — успокоил его геолог.
— Как это пятьдесят километров? — удивился майор.
— А очень просто. От станции, где я высадился, до Трехпалатинска было пятьдесят километров. А сообщения никакого. Глухой уголок! Эх, никогда не забыть мне тропинку, уходившую в лесистые горы! Это было начало моей дороги в большую жизнь. Солнце, еще не жаркое, ласково грело мне плечи, воздух такой, что жевать хочется, и всю дорогу не отставала от меня какая-то невидимая пичужка. На каждом шагу она спрашивала: «Витю видели, Витю видели?». Под конец я расхохотался и крикнул:
— Видели, видели! Я и есть Витя!
На переломе дня открылся передо мной Трехпалатинск — три брезентовые палатки у подножия островерхого шихана. Подходящее название? — опустил геолог голову к сидевшему внизу бухгалтеру. — Над палатками вился синий завиток дыма. «Значит, что-то варится, а может быть, и жарится», — весело подумал я. И так засосало под ложечкой — мочи нет! В спешке совсем я забыл взять на дорогу еду.
У костра встретил меня паренек с лицом в сплошных веснушках, как перепелиное яйцо. Он, видимо, знал способность своего лица вызывать улыбку, поэтому сразу напустил на него уныние и спросил меня мрачно:
— Перекусить чего-нибудь нет?
— Ничего нет, — растерянно ответил я.
— Ну, и на нас не рассчитывайте. Подбились мы с харчами донельзя!
И рассказал он мне печальную, а для меня в ту минуту поистине ужасную историю. Меняла их партия стоянку, и на переходе две лошади, сорвавшись с гати, провалились в предательскую няшу. Лошади начали биться, и в болото полетели вьюки с пробами, образцами, бесценными шлихами и с продовольствием тоже. Ребята бросились спасать в первую очередь геологические материалы. Но за это время в трясину ушли безвозвратно все их продукты. Успели вытащить только мешочек с луком, да три пачки сахару. Это произошло позавчера ночью, а утром следующего дня начальник партии с петрографом Сеней уехали в Свердловск хлопотать о дополнительной отпуске продовольствия. Сегодня еще два парня ушли, чуть рассвело, на охоту. Его же, веснушчатого паренька, оставили на стоянке поддерживать костер.