Осадочная порода - [2]

— Разве не в космонавты? На Луну раздумали лететь?

Теперь вспыхнул Андрюша, покраснел даже его лоб до корней волос. Вера угодила в больное место. Да, он часто говорил, что пора открыть новую страницу геологии, пришла пора приступить к космогеологии. Начать можно с Луны. Да, несмотря на адову жару, он носил необыкновенно толстый, на байке, летный шлем, похожий на шлемофон космонавта, только без прозрачного забрала, и кожаные перчатки с громадными раструбами. Но смеяться над этим — просто не по-товарищески! Он должен одернуть эту зазнавалу!

В воздухе запахло порохом, и Кирпичников почувствовал это:

— Спокойней, спокойней, товарищи! Продолжайте, Вера Павловна.

Вера долго не отвечала, сидела напряженная, колючая. Она подумала, что Кирпичников говорит все это, и о канале, и о поэтических речах колхозников, и Маяковского процитировал, только для нее одной, и это обидело ее больше даже, чем сама предстоящая работа, мелкая и неинтересная, «скучненькая». Она поднялась и, заложив руки в карманы голубых брючек, сказала сухо:

— Напрасно вы, Николай Николаевич, подкладываете соломку, чтобы я не ударилась, падая со своих высоких мечтаний. Не надо, переживу. Работать буду и на глине и на песке. Я же не отказываюсь, — высокомерно прищурилась она и вышла из комнаты.

— Работать буду, — невесело повторил ее слова Кирпичников. — Это мало, у нас все работают, да вот беда — по-разному.

— «Звездный билет» вытянуть хочет! — ядовито хохотнул Андрей. — Голубенькие «джинсы» напялила. Тоже мне!

* * *

На дворе Вера сразу увязла в песке по щиколотку. Глинобитный плоскокрыший домик, занятый геологами, жители уже бросили. Песок победил их. Каждое утро Андрею приходилось отгребать песок от дверей, а после большого ветра откапывать и окна.

Маленький этот аул, бывшую кстау — зимовку, занимала овцеводческая ферма колхоза. Здесь стояли еще зимние овечьи кошары, жили чабаны и сакманщицы, а отара паслась в песках, на отгонных выпасах. Но даже невнимательный глаз заметил бы, что аул доживает буквально последние дни. Пески уже засыпали его, и если не придет вода, живительная, спасительная вода, ферме придется отступить в степь. А надолго ли? И туда приползут пески.

В мазанке напротив, через дорогу, жили еще люди. Большие некрашеные ворота были раскрыты настежь, и виден был двор. Там, сидя на кошме, обедала небольшая семья: седобородый аксакал, маленькая, сожженная солнцем байбише, их сын, в черной бороде которого тоже серебрилась седина, и внук их, еще мальчик, но уже с тем легким пушком на щеках, который придает особенную нежность лицу подростка. Он накинул свой халат только на плечи, поверх городского костюма. Они ели в печальном молчании. Это было похоже на поминки по старому пепелищу, а карагач, на треть засыпанный песком, не мог уже прикрыть их от солнца желтой, как лицо малярика, умирающей листвой.

От вида этой печальной трапезы, от монотонного шороха пересыпающегося песка и, главное, от сознания какой-то неудовлетворенности Вере стало тоскливо. Она жалобно и прерывисто, по-детски, вздохнула и хотела уйти, но навстречу ей кинулся, запорошив глаза, песчаный вихрь. Он ворвался и во двор напротив, закрутился, заплясал, как одержимый, и опрокинулся на блюдо с бесбармаком. Внук вскочил в гневном порыве, но отец взглянул на него со строгой укоризной — и мальчик покорно опустился на ковер, чисто городским жестом поддернув брюки. И только дед, прямой и строгий, не шевельнулся и не поднял глаз. Трапеза продолжалась. Вера живо вообразила, как хрустит у них на зубах песок. Она протерла запыленные глаза и пошла, оставляя за собой глубокие следы, но ее окликнули со двора:

— Аман-ба, товарищ инженер. Можно вас на минуту?

Это сказал юноша. Он поднялся с кошмы и, подойдя к Вере, поклонился почтительно.

— Когда партия выходит в пески, инженер-жан? Я завербовался в вашу партию. Моя фамилия Джумаш Молдабаев. Можете звать меня просто Джумаш. Я только что кончил семилетку и не знаю, куда идти, в зоотехники или в геологи? Геолог — это интересно?

— Не всегда, — иронически прищурила глаза Вера.

— Мне очень хочется в геологи, а атай хочет, чтоб я пошел в отары, — опасливо покосился Джумаш на деда. — Дедушка и поведет нашу партию. Его зовут Жакуп, но зовите его лучше Жакуп-ата. А мой отец, извините, пожалуйста, не пойдет с партией. Он старший чабан, ему нужно собрать отары в урочище Колдасан. Там будет стрижка овец.

Теперь поднялись дед и отец и поклонились Вере почтительно, прижав ладони к сердцу.

— Это хорошо, Джумаш, что вы идете с нами. А когда выступаем, узнаете от начальника, — рассеянно ответила Вера, уходя.

Она все же успела услышать тихий голос байбише:

— Ой-бой, какие слова: ин-зе-нер, зо-тек-ник…

2

И вот партия третью неделю в песках. Колесная колея, проложенная колхозниками, ездившими в пески ломать саксаул, давно уже превратилась в узкую верблюжью тропу. Сухо шуршат по песку мозолистые ступни верблюдов, а пыль, поднятая ими и уносимая ветром, скрыла полгоризонта. Старый Жакуп-ата, как на невидимом поводе, ведет за собой маленький нарядный караван. Могучие двугорбые верблюды разодеты колхозниками как на свадьбу. На них колокольчики, бубенцы, уздечки с серебряными бляхами и кистями цветной терпи. И Жакуп-ата одет в праздничный халат из верблюжьей шерсти, подпоясанный кушаком из козьего муха. А его тымак из белой мерлушки виден издалека. Шикарный наряд керуен-басы дополняют автомобильные очки.