Осада - [17]
— Подал… — пробурчал унтер и тут же взорвался: — Вы начали тогда свистеть, когда его и след простыл! Распустились, не знаете, что делать. Вот вышвырну вас, как собаку, на фронт, тогда оцените эту райскую жизнь.
«Швырни свою тетушку», — подумал с обидой солдат.
— Не могу же я охранять в клозете каждого… Если буду стоять сзади, он уйдет спереди. Нужно было бы поставить часового и за бараком. Мы уже не раз докладывали об этом…
— Не умничайте! — осадил его унтер. — Это не вы докладывали, — сказал он, но в его голосе уже не чувствовалось твердой уверенности.
Солдат облегченно вздохнул: «Кажется, пронесло…» Совсем повеселев, он бодро шагал за унтером. «Точно…» Это один желторотый юнец рассусоливал недавно в караульном помещении о том, что, мол, один часовой не может как следует выполнять свою задачу, нужно бы усилить караул, увеличить число постов, а то узники обводят их вокруг пальца, как хотят. Унтер отмахнулся от салаги, послав его к черту: «Может, еще и командиров выставлять на пост?!» Тогда солдату понравилась эта реакция унтера, хоть они и презирали эту службу. Усилить охрану? Пусть ставят жандармов охранять эти гетто. Ну и грязная же эта работа, хотя все-таки лучше, чем быть на фронте. Здесь не стреляют, да и домой хотя не каждый день, но можно смотаться. А арестованные как дойные коровы: кто деньги, кто «подарки» сует, даже если не просишь, — все равно пропадать. В конечном итоге получается неплохая сумма, во всяком случае, намного больше, чем можно заработать честным трудом.
Сначала он удивлялся тому, что даже самый паршивый узник и тот каким-то образом ухитрялся наскрести несколько грошей, чтобы подмазать охрану. Правда, в деньги они превращали все, что имели. И любой охранник мог из них кое-что выжать. Грязная, следует признаться, жандармская работа. Порой его тошнило от нее, иногда мелькала мысль, что лучше уж быть на фронте. Глупости все это. Если не он будет охранять это гетто, то кто-нибудь другой, а его будут жрать вши в окопах. Тогда уж лучше быть охранником.
В караулке разводящего с солдатом ждал подпоручик: на голове каска, на плечах накидка, на боку сабля.
«Из-за меня такую шумиху подняли… — подумал солдат. — Хотелось бы знать: офицер только пришел или же собирается уходить?»
Унтер-офицер доложил, что свистел часовой, обнаруживший побег.
Паренек сидел на корточках в углу, свесив голову, и даже не взглянул на солдата. Желтой звезды на нем не было.
— Хорошо, что обнаружил, — пробормотал подпоручик и, показав взглядом на выход, сказал: — Следуйте за мной. — И направился в канцелярию. Солдат покорно пошел за офицером.
Войдя в канцелярию, подпоручик остановился посреди комнаты, обернулся и смерил солдата строгим, колючим взглядом.
Солдат вытянулся по стойке «смирно».
— Вам знаком этот парень?
Солдат ел глазами офицера, но тот неожиданно взорвался:
— Не притворяйтесь! Сколько он вам дал за то, чтобы вы его отпустили?
— Покорнейше докладываю, господин подпоручик, что он мне ничего не платил, — и, опомнившись, быстро добавил: — И я его никогда не отпускал.
— Значит, не платил?
— Никак нет!
Солдат видел по выражению лица подпоручика, что тот не верил ему. И тихо проговорил:
— Если бы я его отпустил, то не стал бы поднимать тревогу. Когда я стою на посту, у меня еще ни один не ушел. И ни один из них не подкупал меня. В такую игру я не играю.
Подпоручик зло махнул рукой:
— Не оправдывайтесь! Говорите только тогда, когда вас спрашивают!
Тот стоял как вкопанный. «Попадание в яблочко, — подумал он и смело взглянул в глаза офицеру. — У господина подпоручика наверняка есть свои евреи, пользующиеся особыми правами на вход и выход из гетто».
— От меня требуют доклада из «Дома верности», — сказал офицер с упреком.
«Ну и докладывайте…» Солдат молчал.
— Хотя бы раньше подняли тревогу!
— Как только заметил побег, так сразу и поднял!
— Ваша тревога как мертвому припарка! Для вашего алиби — да, а для тревоги… — подпоручик скривил губы и спросил: — Точно не заплатил?
— Покорнейше докладываю, точно не платил!
— Вы уверены, что этот парень не покажет другого на допросе?
— Он мне ничего не давал!
— Никогда?
— Никогда.
Офицер немного помолчал, затем подозрительно посмотрел на солдата и уже более доброжелательно спросил:
— Не послать ли вас лучше на фронт? Разумеется, добровольно. Вы семейный человек, стоит ли ломать себе шею из-за какого-то еврея? Пока прибудет комиссия для расследования дела, вы будете уже на передовой. Туда для снятия допроса они не поедут. Хотите?
— Покорнейше докладываю, моя совесть чиста.
— Подумайте хорошенько. Позже я не смогу вытащить вас из этого дела.
Солдат задумался: «Освободишься от встреч с жандармами, но тогда тебя убьют на фронте, а до этого ты не сможешь через день ездить домой».
Подпоручик едва заметно улыбнулся:
— Ну, так что, лучше на фронт?
Солдат быстро замотал головой:
— Нет, прошу покорно, лучше останусь с вами.
Офицер недоуменно пожал плечами:
— Хорошо. Мне абсолютно все равно… подождите в караульном помещении. Я напишу бумагу. Вы проводите задержанного на улицу Силарда Рёкка. Знаете, где это?
— Я из Будапешта.
— Хорошо. Можете идти!
Сборник миниатюр «Некто Лукас» («Un tal Lucas») первым изданием вышел в Мадриде в 1979 году. Книга «Некто Лукас» является своеобразным продолжением «Историй хронопов и фамов», появившихся на свет в 1962 году. Ироничность, смеховая стихия, наивно-детский взгляд на мир, игра словами и ситуациями, краткость изложения, притчевая структура — характерные приметы обоих сборников. Как и в «Историях...», в этой книге — обилие кортасаровских неологизмов. В испаноязычных странах Лукас — фамилия самая обычная, «рядовая» (нечто вроде нашего: «Иванов, Петров, Сидоров»); кроме того — это испанская форма имени «Лука» (несомненно, напоминание о евангелисте Луке). По кортасаровской классификации, Лукас, безусловно, — самый что ни на есть настоящий хроноп.
Многие думают, что загадки великого Леонардо разгаданы, шедевры найдены, шифры взломаны… Отнюдь! Через четыре с лишним столетия после смерти великого художника, музыканта, писателя, изобретателя… в замке, где гений провел последние годы, живет мальчик Артур. Спит в кровати, на которой умер его кумир. Слышит его голос… Становится участником таинственных, пугающих, будоражащих ум, холодящих кровь событий, каждое из которых, так или иначе, оказывается еще одной тайной да Винчи. Гонзаг Сен-Бри, французский журналист, историк и романист, автор более 30 книг: романов, эссе, биографий.
В книгу «Из глубин памяти» вошли литературные портреты, воспоминания, наброски. Автор пишет о выступлениях В. И. Ленина, А. В. Луначарского, А. М. Горького, которые ему довелось слышать. Он рассказывает о Н. Асееве, Э. Багрицком, И. Бабеле и многих других советских писателях, с которыми ему пришлось близко соприкасаться. Значительная часть книги посвящена воспоминаниям о комсомольской юности автора.
Автор, сам много лет прослуживший в пограничных войсках, пишет о своих друзьях — пограничниках и таможенниках, бдительно несущих нелегкую службу на рубежах нашей Родины. Среди героев очерков немало жителей пограничных селений, всегда готовых помочь защитникам границ в разгадывании хитроумных уловок нарушителей, в их обнаружении и задержании. Для массового читателя.
«Цукерман освобожденный» — вторая часть знаменитой трилогии Филипа Рота о писателе Натане Цукермане, альтер эго самого Рота. Здесь Цукерману уже за тридцать, он — автор нашумевшего бестселлера, который вскружил голову публике конца 1960-х и сделал Цукермана литературной «звездой». На улицах Манхэттена поклонники не только досаждают ему непрошеными советами и доморощенной критикой, но и донимают угрозами. Это пугает, особенно после недавних убийств Кеннеди и Мартина Лютера Кинга. Слава разрушает жизнь знаменитости.
Когда Манфред Лундберг вошел в аудиторию, ему оставалось жить не более двадцати минут. А много ли успеешь сделать, если всего двадцать минут отделяют тебя от вечности? Впрочем, это зависит от целого ряда обстоятельств. Немалую роль здесь могут сыграть темперамент и целеустремленность. Но самое главное — это знать, что тебя ожидает. Манфред Лундберг ничего не знал о том, что его ожидает. Мы тоже не знали. Поэтому эти последние двадцать минут жизни Манфреда Лундберга оказались весьма обычными и, я бы даже сказал, заурядными.