Оруэлл - [163]

Многочисленные критики и обозреватели самых разных взглядов и направлений утверждали, что Оруэлл выступил в качестве своего рода пророка, поскольку, несмотря на ликвидацию одной из самых отвратительных и зрелых форм тоталитаризма — нацистского режима в Германии, тоталитарная система сохранилась в СССР, а затем сформировалась в ряде стран Восточной Европы, оказавшихся в советской сфере влияния, а также в Китае, Северной Корее и Северном Вьетнаме. Имея в виду, что развитые формы тоталитаризма использовали в качестве своего идеологического обоснования марксистско-ленинскую догматику, препарированную применительно к нуждам диктаторов, социологи и критики называли Оруэлла не только антикоммунистом, но и антисоциалистом.

Оруэлл же продолжал считать себя социалистом, хотя его социализм оставался весьма своеобразным, не вписывавшимся в положения, лежащие в основе любого социалистического учения: отказ от частной собственности и свободного рынка. К томе же Оруэлл видел пороки социалистических партий, включая одну из наиболее мощных — Лейбористскую партию Великобритании: карьеризм лидеров, их стремление к власти, бюрократизм, разъедавший эти партии изнутри, коррумпированность. Этикетка социалиста, от которой он не отказался до конца своих дней, была лишь своего рода традицией. Верность традициям больше роднила его с консерваторами, чем с лейбористами. Недаром сам он несколько раз называл себя тори, как именовались предшественники консерваторов в XVII — начале XIX столетия[70]. «Место действия книги, — писал Оруэлл 16 июня 1949 года, — избрано с целью подчеркнуть, что англоязычные расы по природе своей лучше, чем всякие другие, и что тоталитаризм, если против него не бороться, может восторжествовать повсеместно… Мой последний роман НЕ является атакой на социализм или на Британскую лейбористскую партию… но [представляет собой] демонстрацию того состояния, к которому может привести централизованная экономика и которое уже частично было осуществлено при коммунизме и фашизме»^{713}.

Похожую оценку системы взглядов Оруэлла дала Соня Браунелл, отвечая на вопрос, был ли он революционером: «Он был революционером, хотя стремился сохранить определенные элементы прошлого. Он был консервативным повстанцем… Он хотел изменить действительность, но считал, что не всякое изменение к лучшему»^{714}.

После выхода романа и особенно после случившейся в скором времени смерти писателя самые различные партии и политические группы, начиная с тех, которые оппонировали коммунистам слева (среди них были, в частности, сторонники IV Интернационала Троцкого), и завершая всевозможными правыми — консерваторами в Великобритании, наиболее правой частью республиканцев в США, антикоммунистами во всём мире, — уверенно заявляли, что если бы Оруэлл был жив, он непременно оказался бы в их рядах. Это, однако, никак не могло бы произойти. Оруэлл с его оригинальным мышлением, независимым характером, отвергающий любые догмы, неизбежно провозглашаемые в партийных программах, манифестах, доктринах и лозунгах, не вписывался ни в одну политическую организацию.

Зато выражения из «Скотного двора» и особенно из последнего романа стали крылатыми, употребляемыми всеми слоями населения независимо от образования, материального положения и политических взглядов. Они появляются в широчайшем ряде контекстов, становясь знакомыми и употребляемыми миллионами людей, часто никогда не слышавших о Джордже Оруэлле.

Оруэлл предупреждал и своим романом, и повестью-притчей «Скотный двор» об угрозе тоталитаризма. Он видел, как идет формирование новых тоталитарных систем в Европе и Азии, и не исключал, что таковые могут появиться и в традиционно демократических странах. Ведь в начале XX века никто не мог предположить, что в Германии с ее парламентскими институтами к власти могут прийти изуверы и выродки, которые провозгласят немцев расой господ, а евреев и цыган — подлежащими полному уничтожению, поставят своей целью установление расового нацистского «нового порядка» по крайней мере на всём Европейском континенте. Так что предостережение писателя было вполне к месту. Он с тревогой наблюдал резкое усиление государственных механизмов в Соединенных Штатах, ставших после Второй мировой войны доминирующей силой в мире. Не случайно тоталитарная держава, описанная в романе, включает Америку, а ее валюта — доллар.

В 2012 году появилась работа обозревателя газеты «Нью-Йорк таймс» Дэвида Ангера «Государство чрезвычайного положения»^{715}, сопоставляющего современные государственные механизмы в США с описанными в романе Оруэлла. Автор, разумеется, не считает, что Соединенные Штаты уже приблизились к оруэлловской государственной и общественной модели, но отмечает непрерывный рост аппарата спецслужб, поддерживающего «постоянное состояние чрезвычайного положения в Америке»: «Эти учреждения предпринимают “отчаянные поиски” врагов, чтобы оправдать свои большие бюджеты, ослабляя в то же время конституционные гарантии. Враги изменились, учреждения и политика — нет»^{716}.

В очередной раз интерес к роману резко возрос летом 2013 года, когда бывший технический сотрудник Центрального разведывательного управления США Эдвард Сноуден выступил с сенсационными разоблачениями обширных программ американского Агентства национальной безопасности по прослушиванию телефонных разговоров и сбору информации о пользователях Интернета, осуществляемых при содействии крупнейших телефонных и компьютерных компаний страны. Как оказалось, спецслужбы США используют подслушивающие устройства для слежки не только за потенциальными или реальными врагами, но и за союзниками США, включая высших государственных деятелей стран Европейского союза. Обширная информация об этом появилась в средствах массовой информации под кричащими заголовками типа «Большой Брат следит за тобой», а продажи романа Оруэлла в США выросли в десятки раз.