Орнитоптера Ротшильда - [42]

, одну из величайших и наименее известных бабочек из ласточкохвостых. Я был так счастлив, что в продолжение моего четырехдневного пребывания у водопадов я собрал шесть прекрасных экземпляров этого вида. Когда это чудесное создание летит, то длинные белые хвосты его развеваются как знамена, и когда оно спускается к берегу, то высоко поднимает хвосты, как бы боясь их испачкать или повредить. Эта бабочка даже здесь встречается очень редко, так как я видел всего не более дюжины экземпляров, и за многими из них мне пришлось — несколько раз пройти взад и вперед по берегу реки, прежде чем удалось их поймать[35]. Когда в полдень было особенно жарко, сырой берег маленького озера у подножья верхнего водопада представлял необыкновенно красивый вид: он весь был испещрен яркими группами оранжевых, белых, синих и зеленых бабочек, которые при моем приближении сотнями взлетали в воздух, образуя красивые пестрые облака.

На всем архипелаге я не видел таких пропастей, ущелий и бездн, как здесь. Почти на каждом шагу встречались крутые склоны и громадные валы, и дикие утесистые массы окаймляют все горные долины. Нередко видишь совершенно отвесные или даже нависшие скалы от пятисот до шестисот футов вышиною, и несмотря на это, они все-таки покрыты роскошной растительностью. Папоротники, пандановые, кустарники, вьющиеся растения и даже лесные деревья образуют густую вечнозеленую сеть, в промежутках которой белеют известняковые утесы, или зияют темные пещеры и пропасти, которые здесь очень часты. Пропасти эти вследствие своего особенного строения покрыты богатой растительностью. Поверхность их очень неправильна, изрыта углублениями и щелями и покрыта глыбами, нависающими над отверстиями темных пещер; но из всякой выдающейся части образовались сталактиты, спускающиеся причудливыми готическими завитками над ямами и углублениями, которые служат отличной и крепкой почвой для корней кустарников, деревьев и вьющихся растений; роскошно зеленеют они в теплой чистой атмосфере и благодетельной влажности, которую постоянно испаряют утесы. В тех местах, где склоны представляют ровную и скалистую поверхность, они почти обнажены или кое-где покрыты лишаями и кустами папоротника, растущими в небольших расщелинах».

И еще об одной, уже упомянутой, целебесской бабочке Рассел пишет:

«Я нашел (здесь) только несколько экземпляров Папилио блюмей, которые принадлежат к самым красивым бабочкам, когда-либо мною виденным. Эта зеленая с золотом ласточкохвостая бабочка с лазурно-голубыми ложкообразными подвесками попадалась мне летающей около деревьев на солнце, но большей частью в поврежденном состоянии».

А поднявшись высоко в горы, Рассел увидел там следующее:

«Массы невкусной малины и голубые и желтые сложноцветные придают местности вид умеренного пояса: мелкие папоротники и орхидеи вместе с мелкой бегонией на утесах составляют субальпийскую растительность. Лес, впрочем, необыкновенно роскошен; благородные пальмы, панданусы и древовидные папоротники необыкновенно многочисленны, и лесные деревья сверху донизу покрыты орхидеями, бромелиями, аройниками, ликоподиями и мхами».

На этом кончались доступные мне его записи по Целебесу.

ВОСПОМИНАНИЕ ПЯТОЕ: определитель Плавилыцикова

Пожалуй, самой ясной приметой весны, тепла, вообще какого-то решительного сдвига в зимней природе, всегда считается явление первых бабочек. Бывает, снегу синё и бело, еще и проталин нигде, а в теплый, с индиговым небом полдень (густо-синим, сиреневым даже и фиолетовым — не голубым!) вдруг мелькнет над заборами, над крышами рыжеватый живой огонек. И крик, обязательно чей-то восторженный крик: «Ба-бочка! Бабочка!!» Значит — весна.

Обычно самая первая бабочка в городе ли, в деревне, вообще близь строений — крапивница. Она зимует, забившись в щели, и вылетает на свет отнюдь не только разбуженная теплом. Она знает, когда вылетать, и предчувствует изменения погоды (я не случайно сказал, что крапивница — первая бабочка в городе и деревне, потому что в лесу и даже в поле первой является и бойко летает над сплошным снегом мелкая бабочка весенница березовая, которую знают лишь коллекционеры и энтомологи. Весенница принадлежит к ночным бабочкам, хотя и летает днем, принадлежит она к семейству пядениц, в то время как крапивница из обширного семейства пестрых, ярких и бойко летающих нимфалид).

Я уже писал о первых вспышках увлечения в собирании бабочек, писал о своих энтомологических мечтах, рожденных книгой профессора Пузанова, но все это было именно вспышки и мечты, ибо истинное увлечение бабочками пришло ко мне много позже, когда я уже заканчивал педагогический институт — что за диво?! Никогда не хотел быть учителем, с первых дней не любил школу, всегда старался быть от нее подальше — и вот уже без пяти минут учитель, да хоть бы еще биолог (училась же безуспешно моя мама на естественно-географическом), а тут кончаю литературный факультет. Судьба всегда вела меня одними лишь ей ведомыми путями. Вот посмотрите сами: любя биологию, считая себя прирожденным биологом, я получил квалификацию учителя литературы, но этого мало, я никогда не работал литератором, а преподавал историю и обществоведение, на мой взгляд — самый заурядный предмет. Даже вид и запах школы был мне противен с детства, но пришлось отдать ей (школе) долгих девятнадцать лет, причем работал многие годы директором, то есть человеком, у которого потихоньку выщелачиваются все человеческие качества и он превращается (если не снимут с работы за проступки) в ужасную ходячую добродетель и говорит только ужасными словами: «успеваемость», «посещаемость», «методкабинет», «педсовет», «вызвать родителей», «сообщить на производство», «летние каникулы», «совещание в районо» и еще «гороно — обл-оно». Оно… «Похвальная грамота». Этим путем шел, полезным для общества, абсолютно бесполезным моей душе. А душа (или судьба?) требовала чего-то захватывающего, чего-то так нужного вопреки этой трезвой логике жизни, ведущей к моему самоуничтожению.