Орлица Кавказа - [46]

— Какие еще песни?

— О вас — о тебе и Хаджар! — гордо приосанился Аллахверди. — Те, что из уст в уста переходят! Говорят, даже кое-кто из солдат подхватил, подпевал.

— Ты мне зубы не заговаривай, — перебил Наби, готовый сейчас же рвануться в бой. — Какое слово тот гад сказал?

— Ну, сказал… неважно, какое…

— Важно!

— «Кара пишик» — вот что сказал. Не горячись…

— Ждать нельзя! Надо напасть на каземат!

— Людей погубишь, Наби!

— Лучше погибнуть, чем жить в бесчестии!

— Не ты ли твердил: «Сумей — убей, а сам уцелей, живой — снова в бой»?

— Грош цена жизни такой.

— С умом надо действовать, Наби, с толком.

— Ладно! Соберем гачагов, совет будем держать. Десять — на дозор остальные ко мне.

— Вот это дело! — одобрил Аллахверди. — Ум хорошо, а два лучше.

— Тут поболее выйдет.

— Ну, пусть, — улыбнулся Аллахверди. — Я хочу, чтоб Хаджар вырвалась из неволи и всех вас живыми-невредимыми застала.

— Слышал, сказано, в бою малому — малый урок, большому — большой, — уже успокаиваясь, совладав с собой, проговорил вожак. — Пусть из пушек палят, — мы и под картечью пробьемся и дело сделаем.

— Пока давай дело исподволь делать! — веско сказал Аллахверди, призывая друга к терпению. — Падишаху русскому немудрено — одного солдата подстрелят другого выставит, сотню перебьют — новую пришлет, а вот наш Гачаг Наби кем себя заменит?.

— Хаджар и заменит.

— Я знаю: она дюжины джигитов стоит. Но, по совести говоря, не приведи аллах, чтоб и «львица» без друга-супруга осталась. — Аллахверди, кое-как урезонивший своего друга, добавил:

— Не зря говорят: «Терпенье — Друг, оружие героя, коль выбито из рук оружие другого».

Гачаг Наби проворчал, сжимая винтовку:

— Кровь-то у тебя здесь, в Салварты, поостыла — на холодке, все Поговорками сыплешь, все слова да слова… — Гачаг Наби подозвал стоявшего поодаль брата Мехти, который, похоже, тоже рвался в бой, особенно после тех новостей, которые услышал.

Глава тридцать восьмая

Мысли главноуправляющего, помимо забот о ликивидации гачагского отряда, занимали и доходившие до него слухи и сведения о сочувствии и поддержке отряду в низах, о песнях в честь гачагов, о странной и недопустимой солидарности среди мусульманского и христианского населения, которая оборачивалась против интересов империи.

Как ни раздражался главноуправляющий, когда, к примеру, распекал губернаторов, но и в критические моменты он умел взять себя в руки, собраться с мыслями и действовать хладнокровно. И он решился написать письмо царю, как об этом говорят в народе…

Перед ним лежал проект донесения Его императорскому величеству, составленный полковником Игнатьевым. Обмакнув перо в чернила, он стал вносить поправки, подчеркивая сложность положения и особо выделив опасность, которой чревато движение Гачага Наби для умонастроений местного кавказского населения, склонного, по его мнению, к непослушанию и воинственности. И потому, дескать, надо держать Кавказ в ежовых рукавицах, под неусыпным вниманием и давлением, дабы строптивость и своеволие не стали дурным примером для остальных…

Кавказские «туземцы», как выражался главноуправляющий, привержены к дикой, необузданной жизни в горах, промышляют охотой, набегами, разбоем, они все еще не могут проникнуться должной приязнью к государственным установлениям, законоположениям и цивилизованной организации. Им бы мчаться в седле, действовать, как заблагорассудится! Это их врожденная страсть, это их стихия. Очевидно, влиянию этой стихии подвержены не только лица мужского пола, но даже и женщины, о чем свидетельствует пример вышеупомянутой Хаджар Ханали кызы.

Эти врожденные свойства, подогретые подстрекательством вольнодумцев, приводят к вооруженным покушениям и выступлениям против власти. Случаен ли бунт, поднятый в каземате? — Наместник, корпевший над каждым словом, прервал писание, задумался. — Отнюдь нет! Хотя и косвенно вина за допущение подобных эксцессов ложится на меня лично, но корни зла гнездятся в психологии и нравах местного простонародья, превозносящего разбойницу… Среди таковых, к великому сожалению, обнаруживаются и лица христианского вероисповедания.

Мы, — продолжало перо его высокопревосходительства, — далеки от мысли заглаживать и утаивать меру своей вины и почитаем долгом своим искреннее ее признание…

…Достойно сожаления, что фоторепродукции оной «Орлицы Кавказа» имеют хождение среди тифлисской публики. И это не может не заставить усомниться в верноподданнических чувствах местной христианской публики…

Далее его превосходительство доводил до высочайшего сведения случаи помощи и поддержки гачагов со стороны этих иноверцев; «утечки» патронов из казенных арсеналов, которые нерадивые солдаты обменивают на горячительные напитки у местных «винокуров», о прямом соучастии немусульман в действиях гачагов.

Наместник сделал далее пространную извинительную оговорку, дескать, очевидно, что вышеизложенным сообщением мы рискуем вызвать неудовольствие и раздражение Его императорского величества, обремененного державными делами и предприятиями. Однако, продолжал наместник, преданность долгу и отечеству обязывает нас не замалчивать ничего. Полагаю, лучше заблаговременно оповестить вас, чем каяться после.