Орлица Кавказа - [44]

— В Гёрус ходил — уголь сбывать.

— А… а что слышно про нашу Хаджар-горемыку?

— Все в каземате.

— Вот как! — притворно удивился Кивич. — А что ж Наби? Не выручит-вызволит? — Мало, видно, всыпали этой проныре Кивичу, все ему надо выпытать, вынюхать, копается, как наседка в соломе. — Ведь не может же Наби сидеть сложа руки?

— А тебе какая печаль?

— Или я уж вам и не свой? — притворно обиделся Кивич. — Я ведь самому Наби родичем довожусь. Племянница моя замужем там у них, в Мовлу.

Рослый, крепкожилый, кряжистый, как вековой дуб, Аллахверди смерил взглядом соседа.

— Эх, видно, не впрок тебе урок. Мало тебе Наби уши драл…

— Но-но! — захорохорился Кивич.

— Я про то, что жить тебе надоело.

— Наби тогда мне и рта не дал раскрыть, — сказал Кивич, как бы оправдываясь за свой позорный конфуз. Он к тому же понимал, что и Аллахверди может намять ему бока.

— Наби великодушно пощадил тебя ради твоих щенят, — грозно надвинулся Аллахверди.

Кивич, хотя и дрожал весь, а гнет свое:

— Если уж он такой гордый-славный, что ж честь свою под казенной пятой оставил?

— Не можешь ты без пакостей! Охота потешиться? — Аллахверди схватил соседа за грудки, тряхнул и, толкая, припер к закопченной стене хлева. — Не можешь ты не совать свой нос, куда не просят?

— Кабы я доносил, давно бы приставы, урядники у твоих дверей торчали! Кивич на пушку берет, чтобы как-то выкрутиться, но Аллахверди не думает его отпускать.

— Это ты со страху молчишь, а то бы давно бежал.

— А кого мне бояться?

— А хоть бы меня!

— Тебя? Что ты мне сделаешь?

— Кишки тебе выпущу и коленки обвяжу, чтоб не тряслись. Вот этим вот кинжалом…

— И у нас под чохой, на поясе — не пусто, — точеный-правленный! — Кивич было потянулся к кинжалу, но Аллахверди, опередив его, вырвал свой из ножен и приставил к торчащему, как утиный клюв, кадыку. Ткнул легонько, кровь закапала на выпяченную грудь Кивича и он, побелевший как мел, понял, что тут и до беды недолго.

— Ты брось такие шутки шутить! — выговорил он трясущимися губами.

— Какие тут шутки?! — Аллахверди покосился на закрытую дверь хлева и процедил сквозь зубы: — Вон она, кровь твоя — и то черная!

Тут дверь хлева распахнулась от удара, вошла Хатун-хала, услышавшая, должно быть, возбужденный разговор. Прикрикнула на мужа:

— Не проливай кровь в своем доме, киши![25]

— Коли этому выродку не заткнуть глотку — не уймется. — С этими словами Аллахверди резким взмахом кинжала отсек кусочек уха у Кивича — с ноготок и сунул ему в руки. — Вон! Ступай! И помни о словах Наби!

Хатун-хала обомлела. Кивич, дико зыркнув по сторонам, сообразил, что дело худо: Аллахверди вне себя и готов на все — может и ухо целиком оттяпать, а то и самого на куски изрубить и волкодавам на съедение бросить… Если бы не Хатун-хала кто знает, как бы еще дело обернулось, то-то и Кивич, с кровоточащим ухом, поспешил смыться. Задыхаясь от злобы, он хотел было вот так, с исцарапанным горлом и подрезанным ухом помчаться в околоток к приставу, найти его, выложить ему все, сказать, что ему житья не дают, что Аллахверди, сын Гахрамана, неспроста зачастил в Гёрус под видом продажи угля, что тут какая-то крамола, что он, Аллахверди, вроде связного между узниками каземата и гачагами!.. А снует он, видать, потому, что надумали они каким-то путем подстроить побег Хаджар!..

Но, поостыв, поразмыслив, Кивич решил, что тогда уж не снести ему головы, как ни крути, ни верти, не спасти шкуру. Не забегая домой, подался, крадучись, в лес, на склон, поросший дубняком и грабами, пусть уж ни жена, ни другие селяне не видят такого срама, — оторвал кусок исподней рубашки, перевязал голову, — прикрыв злополучное ноющее ухо. И причину придумал: мол, с волком схватился на безлюдии, задушил, мол, хищника и скинул в ущелье, да вот, видите, самому тоже досталось…

Глава тридцать седьмая

Аллахверди позвал к себе племянника Мохсуна, шустрого, глазастого и сметливого подростка, у которого еле пушок пробился над верхней губой. Он не раз служил «посыльным», доставал га-чагам чурек и прочую крестьянскую снедь.

— Что слышно от Наби? Где они расположились?

— Ума не приложу я. Как ты в Гёрус ушел, я к ним припасы понес, всю нашу округу облазил, а их как ветром сдуло. Хатун-хала подтвердила слова Мохсуна.

— Как же быть теперь? — встревожился Аллахверди. — Где их найти? Ты вот что, дружок… Сходи-ка еще раз… Обойди Кы-зылдаш, Чалдаш, Седловину, Земляничную поляну, Гала-бурун, Кяпаз… Присмотрись, приглядись, может, и заметишь что… Если Наби не дал о себе знать, — стало быть, надо самим доискиваться. А то ведь связь прервется — тогда все прахом пойдет, Хаджар не удастся вызволить, а то и войска набредут на след.

После коротких сборов Мохсун отправился в неблизкий и нелегкий путь: Вышел за село, пробрался через лес, перелески, миновал и Гулдур-ялы, поднялся на Кызыл-гая, а дальше его путь лежал через долину к подножью Кяпаза… Но никаких следов гачагов он не обнаружил.

Вернулся на третий день, усталый, разбитый, еле ноги держат, и — ни с чем.

«Должно быть, Наби ушел с отрядом подальше от села, а то ведь этому Кивичу недолго и заложить наших… — думал Аллахверди. — Но куда наши ушли? В какие края?»