Орхидея съела их всех - [11]

Оранжерея примыкает к западному крылу дома. В это время суток она окрашена пастельными оттенками заката и слегка подсвечена луной. Флёр с юных лет ухаживает за здешними орхидеями. Некоторые цветы растут под ее присмотром уже двадцать лет, но есть тут и образцы гораздо старше. С отчаянием умирающих от жажды они протягивают к ней свои корни, но все это – сплошное притворство, орхидеи прекрасно знают: Флёр в курсе того, как часто и насколько обильно их нужно поить. Флёр поливает ладанное дерево, растущее в центре комнаты, по давней привычке касается его коры, и ладонь тут же впитывает горячие и влажные запахи далеких краев. Днем в оранжерею приходят знаменитости – отдышаться, насытиться воздухом, который напоен ароматами экзотических растений, полюбоваться через окна на фруктовый сад с его мудрыми деревьями-стариками. В оранжерее просторно, но знаменитости всегда приходят по очереди. Если одна знаменитость обнаружит, что другая успела опередить ее и заняла оранжерею, то она (а точнее, чаще всего “он”, потому что большинство обитателей “Намасте” – мужчины) не станет нарушать уединенного покоя этой другой знаменитости и отправится в восточное крыло дома, где можно расположиться в прохладном зале “Инь” с мятным фонтаном, в жаркой комнатушке “Ян” или в “Обители дош” – уютной нише с черными бархатными подушками, набитыми пухом и сушеными розами.

Кто-нибудь из новичков нет-нет да и пожалуется на смешение в доме разношерстных духовных традиций. Кетки делает аюрведические массажи. Иш, муж Кетки, проводит консультации и по аюрведе, и по макробиотическим диетам, а кроме того, он специалист по акупунктуре и черепной остеопатии. Еда в основном индийская, иногда – аюрведическая, а готовит ее старенькая тетка Кетки по имени Блюбелл. Ее конек – кулфи, индийское мороженое из сгущеного молока, с шафраном и кардамоном, причем она часто придает ему форму далеков[14]. Да и все остальное тут – гремучая смесь буддизма, даосизма, христианства, индуизма, викканства и Бог знает чего еще. Олеандра славилась тем, что верила “во всё”. Вдоль лестницы западного крыла на стене висит гобелен глубоко религиозного содержания, но никто не может определить, какую религию он символизирует. Даже Пророк, у которого глаз наметан на такие вещи, не понимает, о чем тут речь.

Еще раз заглянув на второй этаж, Флёр спускается по лестнице восточного крыла – так она избежит встречи не только с гобеленом, но и с Белой Дамой, которая часто появляется тут по воскресеньям или после чьего-нибудь ухода “в лучший мир”, – и пересекает библиотеку, где обитают огромные спатифиллумы и каучуконосные фикусы и стоит смолистый, похожий на табачный, запах старых кожаных переплетов. Но Кетки нигде нет, и куда она только запропастилась? Флёр опять заглядывает в оранжерею, потом – на кухню, где отчетливо пахнет пажитником, кориандром и, конечно же, бессмертником, и поливает все их уже в третий раз за сегодняшний день. Повсюду плотно закрытые банки с лущеным желтым машем, красной, коричневой и зеленой чечевицей, четырьмя видами риса, цельным овсом, изюмом и кокосовой стружкой. Силиконовые формы далеков – на месте, но Блюбелл как сквозь землю провалилась. Недопитая чашка чая с бергамотом – на столе, но Кетки и след простыл.

Совести у них нет! В конце концов, нужно еще столько всего спланировать. Кетки обещала наготовить карри для поминок, если Флёр возьмется ей подсобить. Она даже грозилась вызвать из Лондона обеих своих дочерей, те на денек отпросятся с работы и приедут помочь с готовкой. Флёр, честно говоря, на это не больно рассчитывала. Да и сама она в день похорон будет страшно занята, так что… Она тяжело вздыхает. Поднимается на третий этаж, где вдоль коридора тянется длинный ряд гостевых комнат. В комнатах до сих пор висят старинные колокольчики для вызова прислуги, которые Флёр несколько лет назад привела в рабочее состояние. Оттуда она идет на четвертый этаж, где, по задумке архитектора, располагались комнаты прислуги, – “прислуга” и теперь живет там, и иногда посреди ночи звякает колокольчик, если кто-нибудь из знаменитостей перебрал с травяными снадобьями, или достиг просветления, или захотел чашку горячего шоколада. Теперь-то тут, понятное дело, только Кетки, Иш и Блюбелл, но было время, когда и Флёр с матерью ютились в тесных комнатенках в северном конце коридора прислуги. И Бриония, кстати, почти год после исчезновения своих родителей жила в одной из бывших комнат прислуги, пока родители Джеймса не взяли ее к себе. Дочери Кетки, которых Олеандра ухитрилась вызволить из какой-то дыры в Пенджабе, где их неминуемо ждало похищение, изнасилование и принудительное замужество (вы только представьте себе, за мусульманами!), тоже выросли в этом доме. Здесь, в южном конце четвертого этажа, спустя несколько лет к ним присоединился их двоюродный брат Пи, которого тоже спасли, но только совсем от другой опасности.

Никому, конечно, и в голову не пришло позвать Пи готовить карри. Он съехал из своей крошечной комнатки в “Доме Намасте” много лет назад и теперь стал знаменитым писателем, живет в Лондоне. Его старшую дочь тоже вряд ли кто-нибудь решился бы отвлечь от съемок для журнала “Вог” ради стряпни к поминкам. Жена Пи сюда вообще не заглядывает, так что ее кандидатура даже не обсуждалась. Но вот почему бы не попросить Клем, Чарли и Брионию (кровных родственников Олеандры, которые, вероятнее всего, и унаследуют все ее имущество) приехать и помочь с готовкой карри? Пророк, насколько известно Флёр, ни разу в жизни не переступал порога кухни, но ведь в экстренной-то ситуации он, наверное, выручит? Впрочем, есть на свете вещи незыблемые. Проведи ты хоть полжизни в компании просветленных людей, в доме, где от просветления деваться некуда и оно обступает тебя со всех сторон…