Орхидея на лезвии катаны - [154]

Иными словами, это был тот самый момент, когда я готова была проклинать свою сексуальность вместе с чувственностью и избавиться от нее раз и навсегда.

Увлажненные моими соками длинные пальцы Димы прошлись по припухшим подрагивающим губам, прочертив едва ощутимые линии по мокрым скулам. Слезы, льющиеся беспрестанным потоком, смешались с влагой моего предательского, пустьб тольок физиологического, возбуждения на кончиках его пальцев. Я судорожно всхлипнула, когда они переместились на мои губы, разжимая линию сомкнутых зубов и проникая внутрь. Я дернулась, когда кисловатый вкус моего сока и соль горьких слез смешались на языке в коктейль двух несовместимых эмоциональных стихий, не в состоянии противиться чужой власти. Страх перерастал в отчаяние, поднимая стяги моральной боли внутри моего умирающего сознания. Этот жест был понятен без слов – он показал мне меня настоящую, истекающую желанием и слезами протеста, но не имеющую никаких сил этому сопротивляться. Вторая ладонь надавила на шейные позвонки, прижимая к полу. Я задрожала, когда на миг потеряла прикосновение его рук и тут же закричала – моя юбка от сильного рывка ладонью задралась вверх, обнажая подрагивающие ягодицы, звук расстегиваемого ремня запустил атаку ментоловых игл вдоль позвоночника. Сжатая пружина самоконтроля – или же того, что от него осталось, - разжалась с оглушительным треском, когда я осознала, что меня ждет повторение недавнего кошмара.

- Остановись… - от сдавливаемых рыданий моя мольба напоминала набор междометий. Он не желал меня слушать. Пальцы впились в оцепеневшие плечи в попытке удержать мое тело в неподвижном положении. В тот момент я поняла одно: если это случится, я вряд ли смогу с этим жить. Панорамные окна и полет в объятия спасительной пустоты с высоты в тридцать пять метров будут единственным выходом.

Бедро пронзило вспышкой глухой боли, но я о ней забыла в тот же момент – Дима развернул меня лицом к себе, и я непроизвольно дернула головой, впечатавшись затылком в паркет. Слезы застили мне глаза, аритмия разгоняла по телу слепящие сгустки плотского возбуждения, которому не было никакого дела до того, как истекала кровью моя душа перед угрозой изнасилования. Горло медленно затягивало петлей с нанизанным орнаментом острых осколков стекла, малейшая попытка говорить причиняла практически нечеловеческую боль. Я должна была что-то сказать… или молчать и позволить уничтожить меня раз и навсегда вместе с волей, отнять у тех, кто без меня просто не смог бы существовать. Родные. Дочь. Мне казалось, что гортань пошла кровавыми разрывами, когда я наконец заговорила.

- Не… убивай нас…

К спазму в горле добавился шум в ушах, и, уже практически теряя себя в омуте этой судорожной боли, я тихо выдохнула в его губы:

- Умоляю, хозяин…

Комната с ласковыми бликами послеполуденного солнца плясала перед моими глазами, вихри тьмы, которая уже стала моей постоянной спутницей, кружились в равнодушном танце, похоронив мою волю, пока меня выгибало на полу от беззвучных рыданий. Они не прекратились даже тогда, когда горячая ладонь накрыла мой лоб.

- Успокойся. Я не собирался этого делать.

Как он мог оставаться спокойным и невозмутимым при виде моих слез и паники, продолжая продавливать до последней шаткой опоры, уничтожая волю и решительность всего лишь парой слов и движений, не причинивших особой боли? Я зажмурилась, понимая, что просто сойду с ума и забьюсь в истерике, если окунусь в тьму его взгляда. Когда ладонь принялась успокаивающе гладить мои волосы, иногда соскальзывая на скулы и снимая пальцами слезы, я не почувствовала раскаяния и сострадания. Он хотел именно этого. Моего ужаса. Моего страха. Моей готовности превратиться в бледную тень прежней независимой и гордой Юльки, теперь замирающей по щелчку у ног своего единственного и неоспоримого хозяина. И я готова была смириться с этим, только не окунаться в тот кошмар, который в первый раз только чудом не сломал и не уничтожил. Вторая волна будет смертельной. Что бы ни происходило между нами, это было насилием, надругательством, уничтожением. Не имело никакого значения, как это произойдет, но, пока оставалась шаткая иллюзия того, что добровольное согласие меняет полярность с термина «изнасилование» на «неудавшийся акт», я была готова вцепиться в нее зубами.

Я просто закрыла глаза. Что бы ни оказалось у него в руках вслед за стеком, мне не хотелось этого видеть. Час, два, может, три – и я буду свободна. Мне все еще хотелось верить, что меня не заставят оставаться в этой холостяцкой обители е..нувшегося садиста до утра. Поглаживания с усиленным нажимом сменились более легкими, успокаивающими, и я непроизвольно встряхнула головой, понимая, что еще немного - и расплачусь от этой псевдоласки. Открыла глаза, встретив омут засасывающей тьмы его взгляда, два угольно-черных портала в неизвестность, и в отчаянии закусила губы, осознав, что по моему позвоночнику пронеслось цунами сладкого тока. Называйте его чем хотите. Суть от этого не изменится - это было желанием.

Некогда любимый человек задался целью меня уничтожить. Он прямо сейчас сжимал нахлесты-витки удушающей лески на моей шее, не собираясь отступать от заданной цели, до тех пор пока я не разучусь дышать без его прикосновений и варварских ласк, а я отчаянно призывала в союзники неприятие, отвращение, страх и ужас. У судьбы тоже есть чувство юмора. На мой отчаянный ментальный вопль среагировала Страсть.