Орхидея на лезвии катаны - [118]

- А ведь я даже не прикоснулся к тебе, моя девочка.

Я затрясла головой и зажмурилась. На тот момент мне было все равно, выдала я себя или нет и чем это может вскоре обернуться. Всплеск порочного вожделения затих, оставив после себя давно забытый страх перед этим предметом.

Я бы вряд ли ощутила его на шее, если не дергать головой в тот момент, когда бы меня держали на поводке. Никакая сила сейчас не могла заставить прикоснуться к нему, но мягкость кожи была заметна невооруженным глазом. Черная кожа без малейшего изъяна. И кольцо посреди этой моральной удавки, которое вполне могло быть из настоящего золота.

«В Теме ношение ошейника приравнивается к ношению обручального кольца». Нервное напряжение последних дней сейчас выплеснулось совсем не в слезы, иначе чем можно было объяснить мой практически истерический смешок в подрагивающие ладони, которыми я так и не успела прикрыть глаза?

- Ох, перестань… Я это не надену!

Его длинные пальцы легким касанием прошлись по поверхности ошейника. Глянцевая поверхность столешницы подчеркивала матовый сарказм черной кожи, а меня снова обдало холодом от одной мысли, что нечто подобное может вновь оказаться на моей шее. Алекс никогда не настаивал на том, чтобы я носила этот символ принадлежности, он у нас использовался в редких случаях – чаще всего для наказания. В тех редких случаях, когда Тьма завладевала его сознанием, я испытывала подобие страха – сладкого, щемящего, иногда он выбивал слезы, иногда подобие обиды, но исчезал практически сразу после того, как сессия завершалась и Алекс снимал этот символ рабского унижения с моей шеи. Относиться к ошейникам иначе я так и не привыкла. Все ограничения, наложенные на меня, неукоснительно соблюдались, за исключением таких моментов, потому что я очень тяжело переживала подобные подмены сознания. Воля испарялась, я чувствовала себя не столько любимой и нежной рабыней в руках своего хозяина, сколько незащищенной песчинкой в бескрайнем океане чужой власти. Штормовые волны перекатывали ее. Не обращая внимания на крики протеста, швыряли из стороны в сторону до тех пор, пока у нее не начинался кризис из-за полного погружения в свою нижнюю сущность. Я не любила такие моменты, но никогда не признавалась мужу, что они напоминают мне о прошлом. Плюс ко всему, я слишком сильно его любила, чтобы расстраивать неосторожными словами или действиями. Реши я отменить ошейники и наказания как таковые, он бы не стал мне возражать, но тогда это был единственный способ, который позволял мне держать свои эмоции под контролем и принимать взвешенные решения, оставляющие взбалмошную девчонку в похороненном (я так полагала, что навсегда!) прошлом. Я с трудом позволила заковывать мою шею даже самому близкому и дорогому человеку, которому доверяла сильнее, чем самой себе, и одна мысль о том, что…

Я трясу головой, пока нервный смех не обрывается на моих губах. Пальцы Лаврова гладят кожу символа беспрекословного подчинения с нежностью, которой я в нем практически не подозревала… а ведь было, и не раз, но сознание помнит только боль и унижение в контексте последних событий. Мой взгляд прикован к длинным фалангам его пальцев с аккуратным маникюром – подсознание пытается трансформировать дрожь ужаса перед неизбежностью подчинения в приятное волнение, но ни черта у него не получается. Шепот протеста гаснет на моих губах:

- Не надену…

Градус в помещении резко понижается за доли секунды. Я не смотрю в его глаза, но могу со всей уверенностью сказать, что они приобрели оттенок концентрированного кофе в его чашке. Длинные пальцы сжимают кожу ошейника, а в моей голове калейдоскоп картинок, предвещающих что-то ужасное и неотвратимое.

- Наденешь, - нет, в его словах нет ярости и давления. Так уговаривают непослушных детей. Наверняка таким же тоном он заставляет сына надеть шапку в холода. Моя иллюзия выбора уничтожена подчистую. Возможно, ему бы удалось уговорить меня на добровольное принятие своей власти, но символ рабства и отсутствия свободы сделал это решение недопустимым.

- Заклепаешь намертво, чтобы не смогла снять?

- Юля, прекрати подбрасывать мне столь соблазнительные идеи. Если ты говоришь мне «да» прямо сейчас, оставим исключительно приватное ношение. Просто скажи это, и наслаждайся отсутствием ужаса. Ну?

- У тебя больше не встает без подобных фетишей?

Последнее желание приговоренного к смерти. Мое именно такое: раскатать своего прокуратора по асфальту одним лишь острым язычком. Я не понимаю, почему он еще держится и, надо признать, держится очень хорошо, вместо того чтобы дать мне по губам и швырнуть к своим ногам.

- Перестань вести себя как несовершеннолетняя пацанка. Тебе что, действительно нравится все, что с тобой происходит? Нравится жаться по углам и дрожать от ужаса? Кричать от боли, а не от оргазма, твою мать? Бояться собственной тени и все равно отодвигать то, что неизбежно?

Мне хочется рассмеяться ему в лицо. Но участившееся биение сердца оглушает меня, как хэви-метал беспощадным инфразвуком, и я только трясу головой. Много разных мыслей… все внутри шипит и тлеет от самого мерзкого цинизма в суперобертке.