Орхидея на лезвии катаны - [117]

- Ты была слишком разбита, а я сорвался. Это еще раз говорит о том, что над отношениями должны работать двое. Своим сопротивлением ты делаешь хуже только себе!

- Над отношениями – да, - я не ожидала, что напоминание о том, что произошло всего лишь несколько дней назад, снова ударит по лицу оглушительной пощечиной, превращая меня в слабую жертву обстоятельств и одного конкретного мужчины, который сейчас сидел по правую руку и изучал мою реакцию на собственные слова с легким прищуром довольного циника. – Я не понимаю, как у тебя вообще хватило смелости назвать подобное «отношениями»!

- Потому что это именно то, что я хочу получить в конечном итоге. Не твою боль, не твои слезы, не твои страдания, и весь подвох в том, что, если ты будешь и дальше сражаться с тем, кто не хочет с тобой никакой войны, сгоришь очень быстро. Соглашайся - и ты забудешь свой панический ужас надолго. Я тебе это обещаю, но ничего не получится, если ты и дальше будешь протестовать против того, что неизбежно!

- Стало быть, если я не дам тебе добровольного согласия, ты полезешь вон из кожи, чтобы поскорее меня добить?

У меня хватило смелости, а может, последних сил для того, чтобы выдержать его взгляд и не задрожать, хотя я и была близка к этому. Его непоколебимая воля и решительность придавили к креслу, смертельный холод неумолимой неизбежности под сиропом сладкоголосой манеры пения проник в сознание, напоминая о том, что в этой игре у меня нет и никогда не будет никаких шансов. Согласиться? Согласие мало что изменило бы в моем положении. Что добьет быстрее? Ненависть к собственной бесхребетности в случае согласия или цунами чужой жестокости, которое не оставит мне иного выбора, кроме как все-таки рухнуть к его ногам, когда от нечеловеческой моральной агонии разорвется душа?

Он ответил не сразу. Изучал мое побледневшее (я это чувствовала) лицо несколько долгих секунд. Не предпринимая никакой попытки успокоить или, наоборот, добить, пока я была на пределе.

- В мои планы не входит и никогда не входило причинять тебе боль. Я пытаюсь дать тебе понять, что времена изменились, и нет ничего удивительного в том, что сейчас я хочу получить гораздо больше, чем прежде. У тебя выбор. Ты соглашаешься, и тогда мы вместе найдем в этом удовольствие. Или же не соглашаешься, но тогда я не считаю целесообразным лишать удовольствия себя.

- Я просто не вижу большой разницы, - голос сбился. Ева все так же беспечно и тепло улыбалась с фотографии, а у меня ежесекундно рассыпалось на атомы собственное сердце.

- Поверь, она есть. Скажи «да», и все закончится. Ты даже заметишь, что в городе наступила весна и солнце светит гораздо ярче, чем тебе казалось. Ты вернешься домой, - какая-то непривычная психологическая судорога сотрясла мое тело, я едва успела вернуть чашку с кофе обратно на блюдце. – Ты впервые без страха обнимешь свою дочь и не поймешь сама, почему твой сон снова стал крепким и спокойным. Тебе не надо будет больше просыпаться с мыслью о том, что впереди не ждет ничего хорошего, совсем скоро ты станешь радоваться каждому из этих дней. Поверь, я прекрасно знаю, что с тобой происходит в последние дни. Неужели ты не хочешь это прекратить?

Я никогда не была так близка к капитуляции, как сейчас. Каким образом этот спокойный уверенный голос задел особые струны в моем сознании, расплавил волю одним обещанием того, что я смогу снова дышать полной грудью, пусть даже в клетке? Ева не будет чувствовать мою тревогу, а за ее моральное благополучие я была готова и рвать зубами на части, и пройти семь кругов ада, лишь бы это не коснулось моей дочери.

Почему я молчала? Еще не достигла своего предела или просто-напросто отказывалась верить чужим словам после всего произошедшего? Смотрела прямо перед собой, рискуя встретиться с его взглядом и разбить вдребезги остатки воли окончательно, продемонстрировать во всем великолепии собственную слабость со всеми ее атрибутами – сдавленными рыданиями и отчаянными задыхающимися просьбами никогда больше так не делать. В тот момент шестое чувство прекрасно знало, что будет только хуже. Может, подсознание купилось на ласку обещаний, но отмахнулось писка интуиции, сделав неправильный вывод – человечность априори гарантирует безопасность и является проявлением слабости? А может, всему виной был тот предмет, что он сейчас достал из кейса уверенным жестом победителя, прокрутив на сложенных среднем и указательном пальцах для более эффектной подачи?

Такого добра было полно в игровых комнатах клуба, самых различных – гладких, с шипами, кожаных, металлических, похожих на утонченное ожерелье и на орудие пытки, которое могло зафиксировать шею без возможности пошевелиться. В этой же полосе черной матовой кожи с золоченым кольцом не было на первый взгляд ничего пугающего, но мое сердце в буквальном смысле слова рухнуло к ногам, оставив вдоль спины ощущение обмораживающего покалывания. На короткий миг вспышка жара взорвалась между напряженных сомкнутых бедер, запустив теплую волну по всему телу. Она согревала, в буквальном смысле зацеловывала скованные холодом мышцы, но они не желали расслабляться, напрягались еще сильнее, в результате чего стало трудно дышать. Как сквозь вату, я расслышала его голос. В нем не было ноток самодовольства, лишь уверенность в своей мужской силе.