Орельен. Том 2 - [53]

Ибо существовал Поль. Другая странность. Молоденький мальчик с забавным рисунком губ, с каштановыми волосами, начинавшими выгорать на солнышке; худоба и нервические движения ребенка. Поль… Незнакомец, вошедший в ее жизнь и расположившийся там. Человек, вдруг приобретший непропорционально большое значение. Именно так — непропорционально большое.

Она любила в утренние часы, когда Поль, провозившись с бритьем, спускался вниз неумытый и принимался за бутерброды и кофе с молоком, или когда он бросался ничком на кровать среди разбросанных листков бумаги и писал что-то непонятное, что лишь потом должно было получить смысл… она любила поутру, воспользовавшись его леностью или приступом поэтической мечтательности, убежать из дому, оставив Поля одного, и бродить по полям; теперь можно было рискнуть выходить на прогулку без галош, в туфлях на толстой подошве и коричневом пальтишке, которое почти совсем не промокает, да, впрочем, и не обязательно каждый день идет дождь; сквозь гряду облаков все чаще прорубало свои сверкающие просеки солнце, и Береника бродила разморенная, без единой мысли в голове.

Существовал Поль, но существовал также и некто другой, о ком никогда не заходила речь. Достаточно было спуститься вниз по долине, обогнуть древесную завесу, пройти по зеленеющему склону, где в размокшей по-весеннему и все время меняющей окраску земле вязли туфли, свернуть на тропинку, усеянную прошлогодней листвой, почерневшей еще с осени, где ноги сами несут тебя вперед, хотя низенький кустарник коварно преграждает путь своими длинными колючими ветками, норовящими оцарапать лицо или зацепиться за полу плаща; тут можно было, в зависимости от желания или погоды, подняться вверх или спуститься вниз, — и тотчас ощущалось это кроткое и шумное присутствие, ласка и враждебная настороженность желто-белой воды, а иногда и зеленоватой, вдруг образующей маленькие водовороты у подмытых, вышедших из почвы корневищ, бесконечно длинная лента воды, вода, несущая с собой столько мыслей, вода, на которую можно смотреть часами: она с тобой говорит, баюкает тебя, тебе поет.

Существовал Поль, но существовала также и Сена.

Та самая Сена. Странно даже подумать — та самая Сена. Придет и, должно быть, скоро придет день, когда станет теплее и Поль непременно захочет выкупаться в Сене. Он столько об этом говорит. Он даже привез с собой купальный костюм, иногда вытаскивал его из чемодана и глядел на него, затаив дыхание, как девушка на новое бальное платье! Какой он еще ребенок! И нельзя сердиться на него за то, что он такой, каков есть… Со всеми своими неожиданными качествами… Со своей милой предупредительностью. Когда он садится за пианино, о, тогда это подлинное наслаждение, чудо… конечно, при условии, если он не играет вещи своего любимого дружка Жана-Фредерика Сикра, потому что… Если бы только Поль не впадал иногда в необъяснимую рассеянность… Именно тогда, когда не следовало впадать…

У нее, у Сены, не было этого недостатка. Какое упорное стремление к цели у них, у рек! Вечно течь вот так, все в том же направлении, никогда, ни разу не сбиться, не забыть своего пути… Берег пестрел пятнами зелени, и Береника постепенно научилась отличать характерные черты этих зеленых зарослей. Их нельзя было спутать, как не спутаешь друзей, хорошо знакомые лица… Когда она взбиралась на откос, деревья приветствовали ее, каждое на свой особый неповторимый лад… Было там нечто вроде небольшого пляжа, где на камнях таяли клочья пены, оставленные набежавшей водой; за пляжем — большое поле, спускавшееся прямо к реке, потом — излучина, ива… Так можно было незаметно добраться до того места, где Эпта впадала в Сену, и приходилось возвращаться, описывать круг, чтобы перебраться через верховье реки, и при желании продолжать путь вверх по реке к шлюзам, мимо чьей-то заброшенной усадьбы, где среди полоненного травами тенистого и грустного сада стоял деревянный домик с закрытыми ставнями, пейзаж, как бы рожденный для происшествий трагических и сенсационных; отсюда уже слышалось бормотанье воды в шлюзах, а через несколько шагов возникала полоса пены; по ту сторону из воды выступали металлические барьеры и развевался флаг, маленький-маленький, и на том же левом берегу проходило шоссе, по которому из Парижа и в Париж пробегали автомобили — не прекращалось таинственное снование.

Все та же Сена. Все те же баржи, и скольжение их по речным водам кажется чудом. С их непонятным народцем. Загадочное племя, которое, должно быть, проводит всю свою жизнь неподвижно стоя на борту, и течение уносит их все дальше и дальше. И сухие ветки, которые тащит за собой взбаламученная вода. Иногда проплывет что-то большое, похожее на обломок лодки. Все та же Сена. Завораживающая, колдунья. Та, что приходит из Парижа и бежит к морю. Всегда одним и тем же путем. Ни разу не отклонившись от своего пути. Та, что приходит из Парижа. И бежит. К морю.

Здесь Береника была совсем одна. Удивительная вещь, до чего же пустынна деревня. И если даже вдалеке заметишь иной раз силуэт крестьянина, который стоит согнувшись, словно вся его работа сводится к выбиранию гусениц из борозды, то и эта одинокая фигура лишь подчеркивает пустынность, чудесный простор. Никому не приходит в голову идти берегом Сены. Зачем там идти? И кто пойдет? Люди — существа разумные. Какой смысл ходить вдоль Сены. Добирайся потом обратно. Пользы никакой. Поль, милый ее мальчик, ленится. Еще целый час он будет копаться в груде носков… Поэтому Береника свободна. Конечно, она любит, даже очень любит Поля. Но нельзя же все время быть вместе. А Полю бы хотелось быть все время вместе. За исключением тех часов, когда его что-нибудь отвлекает. Откровенно говоря, он хотел бы быть вместе, когда ему этого хочется. Возможно, это и не совсем справедливо, но в общем-то так… Береника в душе поздравляла себя, что не сдалась в вопросе о найме комнаты. Она настаивала, чтобы здесь, в Мулене, они сняли две комнаты. Поль не хотел. Он настаивал на одной комнате с двуспальной, обшей постелью. Доводы он приводил, надо прямо сказать, весьма убедительные: во-первых, одна комната дешевле, а во-вторых, перед кем нам стесняться? Все отлично можно устроить, и никогда Вангу не попрекнут их тем, что они, мол, не женаты. Их хозяева, Вангу, очень славные люди… немножко смешная парочка и действительно неназойливые. Все-таки Береника добилась своего: она ведь замужем за Люсьеном, поэтому нет никаких оснований селиться в одной комнате, и ей даже нравилось вечерами тихонько пробираться в комнату Поля, когда кухарка ложилась спать и никто не мог ее видеть. К тому же это давало еще одно преимущество — она могла уйти обратно к себе, если ей этого хотелось. Не то чтобы ей неприятно было спать в одной постели с Полем: он как раз спал очень тихо, и сон его ничуть не безобразил. А все-таки, будь у них одна комната… нет, так было гораздо удобнее.